13.01.2022 Обновлено 11.04.2024

Книга Голые деньги Чарльз Уилан (2017) Глава 14

Глава четырнадцатая. Голые деньги Чарльз Уилан

Глава 14. Как улучшить деятельность центральных банков

Итальянский Язык >> здесь <<

К середине 2000-х было отнюдь не неразумно думать, что более эффективная макроэкономическая политика может способствовать — и действительно способствует — экономической стабильности. А потом наступил кризис [Olivier Blanchard, Giovanni Dell’Ariccia, and Paolo Mauro, «Rethinking Macroeconomic Policy», IMF Staff Position Note, International Monetary Fund, February 12, 2010.].

Оливер Бланшар, Джованни дель Ариция и Паоло Мауро

Думаю, никто не станет утверждать, что каждый год в каждом конкретном случае в каждом кризисе ФРС проводила исключительно верную политику. Но никто не станет спорить и с тем, что этот институт служил своей стране верой и правдой [«Ceremony Commemorating the Centennial of the Federal Reserve Act», Washington, DC, December 16, 2013, https://www.federalreserve.gov/newsevents/press/other/20131216-centennial-commemoration-transcript.pdf.].

Пол Волкер

ФРС отметила свой сотый день рождения в декабре 2013 года. Церемония, по американским меркам, была простенькая — ничего общего с празднованием двухсотлетия Америки, которое я отлично помню, хотя и учился тогда в начальной школе. Ни тебе фейерверков, ни документальных фильмов на телевидении, ни парадов. Хотя худший из финансовых кризисов к 2013 году миновал, ФРС по-прежнему находилась в политической осаде, причем со стороны как левых, так и правых. Консерваторы пугали народ безудержной инфляцией в результате чрезмерно агрессивного вмешательства ФРС в рынки облигаций. Прогрессисты клеймили ФРС за противоположное — за то, что она слишком мало сделала, чтобы быстрее вернуть больше американцев на рабочие места. Так что глава ФРС Бен Бернанке был одним из немногих, на кого одновременно обрушивался гнев и Элизабет Уоррен, и Рика Перри. А Рон Пол тем временем продолжал неустанно реализовывать свою миссию — покончить с ФРС и бумажными деньгами. Короче говоря, огромного торта со свечками на праздновании столетнего юбилея ФРС не было [Точно не было, я сам проверял. Официальный представитель ФРС прислал в ответ на мой запрос следующую записку: «На торжествах по случаю столетия ФРС в 2013 году никаких тортов не было».].

И это очень несправедливо, потому что по любым разумно объективным стандартам на этом праздновании должны были быть и икра, и ледяные скульптуры, и один из наших огромных танцевальных коллективов. Несмотря на все экономические травмы последнего десятилетия, ФРС как финансовой структуре действительно есть что праздновать, как и другим центральным банкам по всему миру. Невзирая на резкую критику, Федеральная резервная система сумела провести США и весь мир через кризис, который, если бы не ее решительные меры, мог обернуться еще большей катастрофой, чем Великая депрессия. В долгосрочной перспективе ФРС и центральные банки других стран наглядно продемонстрировали, что можно поддерживать низкий уровень инфляции при использовании фидуциарных денег и, следовательно, пользоваться всеми преимуществами товарных денег без их недостатков. Безусловно, ФРС безнадежно провалила свой первый большой экзамен — Великую депрессию. Финансовый кризис 2008 года стал шансом реабилитироваться. И на этот раз ФРС проделала поистине героическую работу. Говоря о ней, люди действительно употребляют именно это слово. Экономист Принстонского университета и бывший вице-председатель ФРС Алан Блиндер (выходец из политических левых) поставил Бернанке пятерку с минусом (минус за то, что позволил обанкротиться Lehman Brothers). А Хэнк Полсон, министр финансов в администрации Джорджа Буша, назвал Бернанке не только мужественным руководителем, но и «одним из величайших глав ФРС всех времен» [John Ydstie, «Bernanke’s Fed Legacy: A Tenure Full of Tough Decisions», NPR, January 27, 2014.]. Так что давайте и мы с вами остановимся на твердой пятерке.

Эту оценку подкрепляют факты. В годы Великой депрессии безработица достигла своего пика — около 25 %: сравните с 10 % во время финансового кризиса 2008 года [«The Recession of 2007–2009», BLS Spotlight on Statistics, U.S. Bureau of Labor Statistics, February 2012, https://www.bls.gov/spotlight/2012/recession/pdf/recession_bls_spotlight.pdf.]. Великая депрессия с некоторыми временными облегчениями затянулась на добрую часть десятилетия. Финансовый кризис привел к спаду, продлившемуся в США всего три года, хотя он и сопровождался довольно продолжительным периодом медленного экономического роста. Так почему же на праздновании столетия ФРС не было ледяных скульптур? Одна из причин, несомненно, в том, что оценки, которые мы поставили работе Бернанке и ФРС, лишь предварительны. Самая скверная часть финансового кризиса, может, и позади, но последние главы еще не написаны. Баланс активов и пассивов ФРС по-прежнему огромен — по историческим меркам. Центральный банк Америки, стараясь поддержать ликвидность экономики, приобрел беспрецедентно большое количество казначейских ценных бумаг и других активов. Далее ФРС будет ими управлять, постепенно продавая или дожидаясь срока их погашения. В то же время в собственности банков скопились колоссальные резервы, купленные ими у ФРС. Критики ФРС в Конгрессе предложили законопроект, требующий проведения аудитов системы, что на самом деле является не чем иным, как попыткой законодателей более активно и напрямую влиять на кредитно-денежную политику страны. Да и среди простых американцев многие по-прежнему недовольны антикризисными мерами, принятыми ФРС в годы последнего кризиса.

Летом 2015 года я имел честь взять у Бена Бернанке интервью. Надо сказать, он не выглядел человеком, который вращается в среде радостных людей, празднующих впечатляющие результаты ФРС за последние семь лет или за 93 года до этого. Он больше напоминал генерала, прошедшего сквозь победоносные, но жестокие и изнуряющие годы тяжелых военных испытаний. Финансовый кризис 2008 года был для центральной банковской системы эквивалентом жестокой войны, повергшей ее в сильнейший и непредвиденный шок. В реакции ФРС на кризис использовались как уроки прошлых «военных конфликтов» — Великой депрессии, экономических проблем США в 1970-е годы, Японии в 1990-е, — так и (когда того требовали обстоятельства) импровизация. Деятельность центрального банка, как и сферы здравоохранения или производства, представляет собой процесс, который должен постоянно совершенствоваться, опираясь на прошлый опыт в текущей практике. И сегодня, когда США оправляются после финансового кризиса, а ФРС разменяла второй век в качестве главного финансового института страны, самое время взглянуть на прошлое, осмотреться в настоящем и попытаться заглянуть в будущее. Что мы узнали о работе центрального банка в период кризиса и, что еще важнее, как использовать эти уроки для подготовки к следующему кризису или панике — ведь без них дело не обойдется? Иначе говоря, как мы можем улучшить деятельность центрального банка?

Мы были правы

Многие из базовых принципов, положенных в основу работы центрального банка — я изучал их в аспирантуре, — были в очередной раз подтверждены и закреплены в ходе финансового кризиса 2008 года. Как и в случае с войнами, некоторые из основных уроков кризиса не ограничены временными рамками, как, например, необходимость захватывать и удерживать высоты в военном деле. Далее перечислены некоторые из в очередной раз подтвержденных классических уроков, касающихся работы центральных банков, к сожалению, часто игнорируемых людьми, определяющими финансовую политику.

Нам просто необходим кредитор последней инстанции. Массовое изъятие вкладов из банков — это массовое изъятие вкладов из банков, независимо от того, где оно происходит: в традиционном банке Bailey Building & Loan или на рынке РЕПО. Последний финансовый кризис по своей сути был самой что ни на есть финансовой паникой. Бен Бернанке его так часто и называет — паника 2008 года. Выступая в 2014 году перед Американской экономической ассоциацией, он сказал: «Этот кризис имел сильное сходство с классической финансовой паникой, за исключением того, что разворачивался в сложных условиях глобальной финансовой системы XXI века». Как мы уже неоднократно говорили, когда паника распространяется, больные институты заражают здоровые. Частные лица, компании и правительства наперебой борются за ликвидность, что усугубляет лежащий в основе кризис. Со временем историки и экономисты раскритикуют конкретные действия и меры ФРС. Что ж, это их работа. Однако, по мере того как отступает обусловленный кризисом страх, мы не должны забывать, насколько все могло бы быть хуже. Мы всего лишь люди, а потому очень плохо представляем масштабы возможной катастрофы в случае, если бы были приняты другие решения и события развивались по иному сценарию. Мы не должны забывать, насколько близко подошли тогда к полному финансовому краху, который был бы неизбежен, если бы не решительное вмешательство крупных центральных банков мира.

В октябре 2008 года Королевский банк Шотландии, один из крупнейших банков мира, оказался на грани дефолта. На помощь ему пришло правительство Великобритании. Алистер Дарлинг, в то время министр финансов Великобритании, признается: «Я думаю, мы находились тогда в нескольких часах от краха банковской системы» [Alistair Darling, interview with David Blanchflower, CNBC Squawk Box, June 4, 2009.].

Насколько же плохи были наши дела? Дэвид «Дэнни» Блэнчфлауэр, член комитета по тарифообразованию Банка Англии в период кризиса, вспоминает один разговор, во время которого Алистер Дарлинг описал те критические часы такими словами: «Он сказал мне, что спросил своих сотрудников: “Что будет, если я не стану их спасать?”. И они ответили: “Мы, конечно, точно не знаем, но считаем, что в этом случае велика вероятность того, что завтра перестанут работать все кредитные карты и банкоматы в мире”. Дарлинг на это заметил: “Да, не слишком много вариантов выбора вы мне оставляете, верно?”. А они ему: “Да уж, не слишком”» [David Blanchflower, interview with author, September 10, 2015.].

Любой центральный банк, наделенный полномочиями предоставлять неограниченные кредиты платежеспособным, но неликвидным институтам, имеет уникальную возможность остановить финансовую панику. До тех пор пока фундаментально не изменится либо человеческая природа, либо мир финансов, паники не исчезнут. А покуда будут паники, нам нужны центральные банки, которые в случае наступления этого негативного события будут предоставлять кредиты.

Кредитно-денежная политика имеет значение. К деньгам часто относятся как к некоему дополнению к вводному курсу экономики. Важен товарообмен, а деньги — лишь инструмент для облегчения данного процесса. И это действительно так. Как мы уже говорили, для этой функции подходят и упаковки консервированной скумбрии, и большие круглые камни, и кусочки бумаги. А еще деньги в долгосрочной перспективе нейтральны, то есть мы не можем сделать общество стабильно богаче, просто дописывая нули на купюрах. Однако в краткосрочной перспективе изменение цены кредитов — цена, по которой банки дают деньги взаймы, — безусловно, не нейтрально. Политика центрального банка влияет на тех, кто покупает автомобили и стиральные машины в этом году, что, в свою очередь, влияет на уровень безработицы среди тех, кто выпускает эти автомобили и стиральные машины, что, опять же, в свою очередь, сказывается на других расходах в экономике и так далее. Когда экономика в 2008 году рухнула, ФРС действовала на редкость смело, снизив краткосрочные процентные ставки с 5,25 % почти до нуля и уменьшая долгосрочные процентные ставки с помощью политики количественного смягчения и других мер. Как уже отмечалось, у нас нет возможности узнать, чем все обернулось бы в противном случае, зато имеются вполне убедительные доказательства того, что действия ФРС смягчили падение экономики и ускорили ее восстановление.

Политическая независимость центрального банка в значительной мере способствует его эффективности. Мы уже знаем, что центральные банки с высокой степенью политической независимости результативнее борются с инфляцией и обеспечивают стабильный экономический рост. Политиков мотивируют краткосрочные стимулы, центральные же банки должны играть вдолгую. Когда мы действительно способны оградить центральные банки от вмешательства политиков, это существенно повышает эффективность кредитно-денежной политики. Однако традиционная опасность доныне состоит в том, что политики склонны закачивать деньги в экономику сейчас за счет роста инфляции в будущем. Один из уроков финансового кризиса 2008 года, как и потерянных десятилетий в Японии, заключается в том, что центральные банки тоже нуждаются в защите — от борцов с инфляцией. Наиболее суровые критические замечания в адрес ФРС после 2008 года исходили от политических правых, широкий круг представителей которых — от ученых до политиков — настаивал, что каждая мера, принятая тогда ФРС, нацелена на галопирующую инфляцию, а то и гиперинфляцию. Пока эти обвинения не подтвердились. Если бы политики помешали действиям ФРС, результат почти наверняка был бы менее эффективным. И конечно же, не обошлось без нападок на центральный банк левых политиков, причем некоторые из них после 2008 года требовали роста инфляции до целых 6 процентов.

Я вовсе не собираюсь утверждать, что реакция ФРС на кризис 2008 года идеальна, но ответственно заявляю, что все, что она тогда сделала, было лучше того, чем в тот момент мог сделать Конгресс. И все же Конгресс по-прежнему добивается большего контроля над кредитно-денежной политикой. Бывший член совета управляющих ФРС Фредерик Мишкин писал в одной статье: «Кто сказал, что двухпартийная система в Вашингтоне мертва? Да, республиканцы и демократы не могут договориться о способах устранения дефицита бюджета, но в стремлении ослабить независимость ФРС обе партии на редкость единодушны, что не сулит экономике ничего хорошего» [Frederic S. Mishkin, «Politicians Are Threatening the Fed’s Independence», New York Times, September 29, 2011.]. В настоящее время в Конгрессе активно обсуждается законопроект, предполагающий введение аудита ФРС. Точнее говоря, финансовые операции ФРС уже подвергаются аудиту Счетной палаты США и внешнего аудитора, которого нанимает Управление генерального инспектора. Понятно, что Джанет Йеллен не может подогнать автофургон к задней двери ФРС и вывезти оттуда деньги к себе домой, чтобы потом покупать себе всякую всячину. Просто Конгресс стремится проверять решения, принимаемые ФРС в рамках кредитно-денежной политики. Упомянутый выше законопроект требует от ФРС ввести четкие правила проведения такой политики, а затем, в случае отклонения от них, отчитываться перед Конгрессом.

Элис Ривлин, бывший вице-председатель ФРС и высокоуважаемый политический эксперт с огромным опытом, не жалел слов, давая показания перед комитетом Палаты представителей, который изучал вопрос усиления надзора над ФРС: «Решения в области монетарной политики могут быть политически непопулярными, и создатели Федеральной резервной системы поступили очень мудро, оградив их от политического давления. Включение в этот сплав другой группы, которая будет критиковать принимаемые в рамках кредитно-денежной политики решения, подорвало бы независимость этого органа, который тяжко трудится, занимаясь делом, ради которого создавался» [Alice M. Rivlin, «Preserving the Independence of the Federal Reserve», testimony before the Subcommittee on Oversight and Investigations, House Committee on Financial Services, July 14, 2015.].

Пол Волкер для эффективной борьбы с инфляцией в 1970-х годах тоже нуждался в защите от политики [Любопытные факты о ФРС: Пол Волкер в колледже писал диплом о том, что ФРС следует восстановить независимость, утраченную во время Второй мировой войны. См. Transcript of the Ceremony Commemorating the Centennial of the Federal Reserve Act, Washington, DC, December 16, 2013.]. Такая же независимость требовалась и Бену Бернанке для борьбы с дефляцией. В любом случае независимость центрального банка — это хорошо и правильно. Как писал Economist в статье, посвященной центральным банкам мира: «Политики должны установить для центральных банков более четкие цели — и оставить их в покое» [«The Grey Man’s Burden», Economist, December 1, 2012.]. О том, какими должны быть эти цели, мы очень скоро с вами поговорим.

Скромный целевой показатель инфляции лучше нулевого. До начала финансового кризиса центральные банки пришли к консенсусу, что идеальный целевой ориентир по части инфляции должен быть не нулевым, а в диапазоне от 1 до 3 %. С тех пор ФРС устанавливает официальную целевую инфляцию на уровне 2 %. Это не означает, что инфляция полезна: в постепенном снижении стоимости денег нет ничего хорошего. Но низкие, предсказуемые темпы инфляции обеспечивают центральному банку больше возможностей для снижения реальных процентных ставок до нулевой отметки во время экономического спада. Мы уже проводили с вами подсчеты. Если инфляция равна нулю, а ФРС снижает номинальную процентную ставку до нуля, реальная процентная ставка — реальная стоимость заимствования денег — также равна нулю. Это позволяет дать экономике весьма важный стимул. Но если инфляция составляет 2 % и ФРС снижает номинальную ставку до нуля, реальная процентная ставка будет равна 2 % со знаком минус. Если учесть сопутствующее изменение цен, может получиться так, что заемщики в итоге отдадут кредитору меньше (с точки зрения покупательной способности), чем брали. А это еще более мощный стимул.

Еще одно преимущество невысокой целевой инфляции заключается в том, что она удерживает экономику от дефляции и защищает от всех сопутствующих ей проблем. Если боишься сорваться со скалы, не подходи к обрыву. Точно так же, если не хотите получить дефляцию, не ставьте перед собой цель нулевой инфляции, так как при ее достижении даже небольшая оплошность может привести к падению цен. Лучше нацелиться на 2-процентную инфляцию, тогда, если экономическая ситуация ухудшится сильнее, чем ожидалось, результатом станет 1-процентная инфляция, а не 1-процентная дефляция.

Центральный банк должен регулировать институты, для которых он является кредитором последней инстанции. Если я служу в добровольной пожарной дружине и, следовательно, согласился в случае пожара бросить все свои дела и мчаться к вашему дому тушить огонь, вполне резонно, что я весьма настойчиво прошу вас убрать масляные тряпки подальше от печки. С потребностью в кредиторе последней инстанции никто не спорит, как и с наличием такого явления, как моральный риск. Единственный способ примирить обе силы — в частности, принять тот факт, что компании и люди, защищенные от конкретного ущерба, склонны к безрассудству — как-то ограничить это потенциально неразумное поведение. В некоторых странах, в том числе в США, роль такого регулятора распределяется между центральным банком и другими государственными органами. Нам, безусловно, нужна более активная и содержательная дискуссия о том, как обеспечить максимально эффективное регулирование компаний, но ее темой должно быть, как это сделать, а не делать ли вообще. Любая структура, чтобы эффективно спасать ситуацию в плохие времена, должна проводить инспекции в периоды стабильности. Это цена, которую компании платят за беспроблемный доступ к ликвидности во время паники.

В 2008 году мы узнали много нового

Буду предельно честен: в начале 2000-х руководство центрального банка погрязло в самодовольстве. США наслаждались периодом Великого успокоения. Инфляция была побеждена. Страна четко определила свою кредитно-денежную политику. Economist писал: «До финансового кризиса управляющие центрального банка были закулисными технократами: невыбираемые, никому не интересные люди в серых костюмах, которые корректировали процентные ставки ради поддержания стабильных цен согласно точным, согласованным правилам» [«The Grey Man’s Burden», Economist, December 1, 2012.]. Но потом все стало гораздо интереснее. Многие старые правила по-прежнему применялись, но ФРС начала импровизировать, словно заправский джазовый музыкант. Книги, которые я читал в аспирантуре, безнадежно устарели. И сегодня, оглядываясь на финансовый кризис с высоты прошедшего времени (в основном), мы можем извлечь ряд уроков, которые наверняка войдут в новые учебники.

По достижении нулевой отметки в распоряжение ФРС поступает много эффективных инструментов. До финансового кризиса многих чисто теоретически интересовал вопрос, звучавший буквально так: какой могла и должна быть ответная политическая реакция ФРС в случае, если бы средства федерального бюджета на протяжении длительного времени оставались на нулевой отметке? В этот момент у ФРС, очевидно, кончились бы боеприпасы, поскольку снизить номинальные процентные ставки до отрицательных значений очень сложно, хотя в принципе и не невозможно. Описывая бесплодность усилий кредитно-денежной политики в условиях, когда ставки близки к нулю, а экономика все еще слабеет, Кейнс использовал яркую метафору — «проталкивать мокрую лапшу». Он, а затем и другие, считал, что единственным эффективным инструментом правовой защиты в этой точке является бюджетно-налоговая политика, в частности снижение налогов и/или государственных расходов для стимулирования спроса. Реакция ФРС в 2008 году доказала, что монетарный инструментарий в данном случае гораздо шире, чем краткосрочные процентные ставки.

В 2000-е годы Банк Японии экспериментировал с количественным смягчением, используя новые деньги для покупки долгосрочных облигаций, когда краткосрочные ставки достигли нулевого уровня, но усилия были относительно вялыми, а результат не слишком убедительным. Во время финансового кризиса ФРС использовала несколько раундов количественного смягчения с более заметным эффектом, а также другие политические меры, не описанные в учебниках, но вполне согласующиеся с тем, что в них сказано. Научный интерес Бена Бернанке к Великой депрессии оказался на редкость полезным и актуальным. О том-то и речь: сегодня инструментарий кредитно-денежной политики вмещает в себя намного больше инструментов, чем можно было себе представить еще десять-пятнадцать лет назад. А что же руководство центрального банка в их скучных серых деловых костюмах? Автор одной статьи, вышедшей в 2012 году, пишет, захлебываясь от восторга: «В 2008 году они спасли мир от экономического коллапса. Они способствовали восстановлению экономики, не в последнюю очередь путем покупки множества государственных облигаций. Они переписали правила глобальной банковской деятельности» [«The Grey Man’s Burden», Economist, December 1, 2012.].

Мы должны уделять больше внимания системному риску. До кризиса у нас было довольно ясное понимание рисков, грозящих отдельным институтам. Вернувшись к аналогии с пожаром, можно сказать, что нам были хорошо известны наиболее распространенные риски и угрозы: курение в постели, неисправные электрические розетки, промасленная ветошь, хранящаяся вблизи открытого огня, и прочее. К сожалению, при этом мы понятия не имели о том, насколько быстро может распространиться пламя, если пожар все-таки начнется. Одни эксперты считали, что рынок жилья в начале 2000-х годов перегревается. Другие предупреждали о недостаточно тщательной проверке платежеспособности ипотечных заемщиков и о причудливых производных финансовых инструментах, которые получались в результате нарезки на куски ранее объединенных в пакеты ипотек. Но практически никто не говорил о том, как снижение цен на жилье может запустить целый каскад негативных событий, способных поставить мировую экономику на грань катастрофы.

Новомодные фразы «системный риск» и «макропруденциальное регулирование» передают мысль о том, что дискретные события могут в итоге привести к чему-то гораздо худшему, чем просто сумма отдельных частей. Конечно, ваши промасленные тряпки могут валяться не у вас в гараже, а на улице, далеко от печки. И я никогда не курю в постели, а только на улице, когда иду на прогулку. До 2008 года мы свято верили, что целиком и полностью контролируем эти риски. А в результате финансового кризиса узнали, что если я, проходя мимо вашего двора, имею обыкновение швырять тлеющие окурки рядом с вашей подъездной дорожкой, где, собственно и сложена ваша промасленная ветошь (действительно не в гараже), это означает, что мы с вами, возможно, имеем системную проблему. Мелкие нарушения могут взаимодействовать, распространяться и разрастаться такими способами, которых не может предусмотреть ни один человек, ответственный за политические решения.

Прозрачность и эффективные коммуникации важны для продуктивной работы ФРС так же, как и для большинства других организаций. Любопытно и даже несколько странно, что кредитно-денежная политика часто окутана тайной. В 1987-м был опубликован посвященный ФРС бестселлер Уильяма Грейдера под названием «Тайна храма». На тыльной стороне обложки Федеральная резервная система описывается как правительственное учреждение, «в каком-то смысле более секретное, чем ЦРУ, и более влиятельное, чем президент или Конгресс». А автор одного из отзывов на книгу изумляется «неловким маленьким секретом», суть которого в том, что «федеральное правительство намеренно вызывает экономические спады, чтобы сбить инфляцию и снизить процентные ставки». Если не обращать внимания на тот факт, что федеральное правительство не является синонимом Федеральной резервной системы, а также на то, что при инфляции процентные ставки, как правило, растут [Когда ФРС повышает краткосрочные ставки для борьбы с инфляцией, долгосрочные процентные ставки иногда могут снижаться, поскольку покупатели облигаций более не ожидают высокой инфляции в будущем и, следовательно, принимают более низкие номинальные ставки.], этот предполагаемый «неловкий маленький секрет» на самом деле не что иное, как кредитно-денежная политика.

Секретность и подозрительность отнюдь не те вещи, которые способствуют работе центральных банков. Одна из самых важных миссий центрального банка — формирование ожиданий. Если общество считает, что инфляция в следующем году составит 2 %, так, скорее всего, и будет. Такова мощь ожиданий. В то же время, как мы уже знаем, центральные банки как институты вызывают недоверие у политиков и левого, и правого толка. Выполняемые ими функции — механика кредитно-денежной политики — мало изучены. В итоге ФРС стала объектом бесчисленных нападок, многие из которых пронизаны откровенной ненавистью и антисемитизмом. ФРС просто обязана четко доносить до людей, что и почему она делает; только так система сможет установить на рынках нужные ожидания, информировать простых американцев о происходящем и давать разным психам меньше поводов для бессмысленных постов в интернете.

Должен сказать, что одна из главных инициатив Бена Бернанке во время его пребывания в должности главы ФРС была нацелена на то, чтобы сделать эту организацию более прозрачной. Именно Бернанке начал проводить регулярные пресс-конференции после заседаний FOMC. Бернанке выступал в национальном телешоу «60 минут» и перед студентами вузов, проводил собрания в муниципалитетах. Сегодня ФРС даже имеет свою ленту в Twitter [Binyamin Appelbaum, «Bernanke, As Professor, Tries to Buff Fed’s Image», New York Times, March 21, 2012.]. Тем временем ФРС также установила свой первый официальный целевой ориентир по инфляции (2 процента) и начала использовать инструменты, такие как стратегия обнародования дальнейшей политики, позволяющие заранее оповещать рынки, чего им следует ожидать в будущем.

Нельзя сказать, что подобные изменения обусловлены исключительно финансовым кризисом 2008 года. Бернанке занял пост главы ФРС в 2006 году, исполненный решимости «форсировать прозрачность и подотчетность» системы [Ben S. Bernanke, «The Federal Reserve: Looking Back, Looking Forward», Remarks at the Annual Meeting of the American Economic Association, January 3, 2014.]. Когда же политика ФРС стала менее традиционной, приоритетную часть его миссии составили коммуникации. Мир внезапно обратил внимание на деятельность управляющих центральными банками — неизбранных лидеров с невероятно широкими полномочиями в области использования инструментов, плохо понятных широкой общественности. Так вот, если ФРС намерена сохранить независимость, столь необходимую ей для эффективной работы, она не может оставаться «более секретной, чем ЦРУ». В 2011 году группа экспертов в области кредитно-денежной политики опубликовала доклад под названием «Переосмысление деятельности центрального банка» с рекомендациями по реформе системы, основанными на опыте, приобретенном во время кризиса. В одном из разделов доклада признавалась уникальная потребность в сохранении центральными банками как политической независимости, так и политической легитимности. Граждан в демократических странах призывают передать власть институтам, целенаправленно изолированным от политиков. Но грань здесь, надо сказать, очень тонкая. В финале отчета сказано: «Независимость политически жизнеспособна только в сочетании с отчетностью, а лучший способ улучшить отчетность — более прозрачные и откровенные относительно своих задач и тактик центральные банки» [Barry Eichengreen et al., «Rethinking Central Banking», Committee on International Economic Policy and Reform, Brookings Institution, September 2011.].

Мы все еще учимся

Финансовый кризис 2008 года потряс сами основы экономики. Множество привычных моделей были списаны со счетов без какой-либо замены. Хотя последнее десятилетие, возможно, нас кое-чему и научило, а также укрепило некоторые наши прежние убеждения, оно также подняло ряд вопросов, на которые нам еще предстоит ответить. И если наша цель — улучшить деятельность центрального банка, тем самым обеспечив макроэкономическую и финансовую стабильность, то нам необходимо найти ответы на эти вопросы, по-прежнему вызывающие острые дискуссии среди экспертов.

Сможет ли ФРС расчистить баланс, не спровоцировав очередной кризис? Как мы уже знаем, ФРС агрессивно реагировала на финансовый кризис 2008 года, активно скупая облигации и другие ценные бумаги. Цель состояла в том, чтобы вливать ликвидность в экономику и понижать процентные ставки. С этим все ясно. Здесь дело в другом: когда ФРС покупает активы на новые деньги, эти активы надо куда-то складывать — ну хоть в очень большой сейф в углу кабинета главы ФРС, — просто куда-нибудь. С бухгалтерской же точки зрения они идут на баланс ФРС. Кредитно-денежная политика всегда работает именно так. Когда ФРС снижает процентные ставки, она покупает ценные бумаги казначейства в обмен на новые деньги, указывая эти ценные бумаги в балансе как активы, а новые деньги как пассивы. Это просто метод двойной бухгалтерии в применении к кредитно-денежной политике. А чтобы поднять ставки, ФРС делает обратное, продавая активы с баланса в обмен на банковские резервы и тем самым списывая как активы, так и пассивы.

Если вам нравится бухгалтерия, отлично. Если же нет, не напрягайтесь. Самое важное то, что ФРС в настоящее время владеет беспрецедентным количеством ценных бумаг. Гении бухучета без труда подсчитают, что статьи активов бухгалтерского баланса увеличились примерно с 800 миллионов долларов в 2005 году до более четырех триллионов долларов в 2015-м [«All Federal Reserve Banks — Total Assets, Eliminations from Consolidation», Economic Research, Federal Reserve Bank of St. Louis, https://research.stlouisfed.org/fred2/series/WALCL.]. А остальные, обычные люди просто могут себе представить ящики и коробки облигаций, штабелями сложенные в кабинете главы ФРС, бумаги из которых уже вываливаются в коридор. Помните, что ФРС купила их у банков, так что не следует забывать и о параллельном развитии событий: получается, банковская система «сидит» почти на трех триллионах долларов резервов — на электронных деньгах, лежащих на счетах ФРС, которые теоретически в любой момент могут быть выданы в качестве кредита. Разве эта из ряда вон выходящая ситуация разрешится сама собой?

Некоторый оптимизм вселяет то, что по мере восстановления экономики ФРС может прибегнуть к ужесточению политики, продавая активы и выбирая банковские резервы. Это было бы замечательно. Менее оптимистичный сценарий заключается в том, что банки, почувствовав по ходу восстановления экономики прилив уверенности в себе, начнут выдавать эти резервы в кредит, из-за чего новые деньги будут стремительно проходить через банковскую систему, вызывая инфляцию, о которой критики трубят вот уже много лет. Аналогичную озабоченность вызывает и то, что, когда процентные ставки станут расти, ФРС будет терять деньги на ценных бумагах в своем портфеле. (Курс облигаций изменяется обратно процентным ставкам, так что при их повышении стоимость огромного портфеля облигаций ФРС будет снижаться.) Надо сказать, саму ФРС не слишком тревожат обе перспективы, в значительной степени потому, что у нее есть инструменты для управления ставками, при которых банки начинают кредитовать свои резервы, например повышение процентной ставки, которую ФРС платит по хранящимся у нее избыточным резервам. Помните, что ФРС играет роль банкира для банков. Она может повышать или понижать ставку, которую выплачивает по вкладам коммерческих банков — точно так же, как эти банки варьируют ставку для своих клиентов. Если ФРС поднимает ставку по избыточным резервам, банки — собственники этих резервов будут менее склонны использовать их для выдачи новых кредитов. Но следует учесть, что ФРС не похожа на магазин, торгующий сэндвичами, или страховую компанию. Беспокойство о том, что ФРС «теряет деньги» из-за изменения стоимости активов на своем балансе, в значительной степени бессмысленно. Но, как только вы начинаете создавать деньги, щелкая по клавишам компьютера, обычные правила финансовой системы существенно меняются.

И все же мы не можем объявить об окончании финансового кризиса 2008 года до тех пор, пока это действительно не произойдет. Аллан Мельцер, один из экспертов по вопросам кредитно-денежной политики, предсказавший после первых вмешательств ФРС страшную инфляцию, по-прежнему рассматривает огромные количества банковских резервов как угрозу. В конце 2014 года он писал: «Я публично признал, что ошибся, не сумев предугадать, что банки решат придержать 2,5 триллиона долларов новых резервов, предоставленных им ФРС. Ничего из того, что я говорил, не случилось, а 2,5 триллиона и сейчас остаются на балансах банков. Есть, конечно, небольшая вероятность, что ФРС найдет способ постепенно выбрать эти резервы, не спровоцировав при этом инфляции или экономического спада, либо и того и другого. Однако история ФРС не дает нам особых оснований для уверенности в том, что она преуспеет в решении этой задачи» [Allan H. Meltzer, «My Response to NYT Columnist Krugman», e21, EconomicPolicies for the 21st Century at the Manhattan Institute, September 16, 2014.].

Мельцер сравнивает нынешнее признание действий ФРС успешными с заявлением о победе в спортивном матче во время его перерыва. И он прав. На сегодняшний день с начала финансового кризиса 2008 года прошло уже десять лет, но ставить точку, безусловно, рано. Этот необычно длительный период близких к нулю процентных ставок, возможно, уже посеял семена, которые прорастут очередным кризисом. Как минимум некоторые непреднамеренные негативные последствия в высшей степени вероятны. Мы, возможно, видим свет в конце туннеля, но пока еще в нем находимся. Критики эффективности ФРС начиная с 2008 года все еще твердят о приближающемся на всех парах поезде, а мы по-прежнему не можем доказать, что они не правы.

Что должна пытаться делать ФРС? Это не вопрос с подвохом. Спор о том, должен ли центральный банк Америки фокусироваться исключительно на обеспечении ценовой стабильности, обнародуя свои ориентиры по части инфляции, а затем достигая намеченной цели, или же ему следует также сосредоточиться на поддержании полной занятости населения, как в настоящее время предписывает закон, ведется давно. Фокус на ценовой стабильности и борьбе с безработицей — так называемый двойной мандат, выданный ФРС согласно Закону о реформе Федеральной резервной системы, принятому в 1977 году [Как отмечалось в главе 5, Закон о реформе Федеральной резервной системы от 1977 года возлагает на ФРС ответственность за достижение трех целей: ценовой стабильности, полной занятости населения и умеренных долгосрочных процентных ставок. Поскольку низкий уровень инфляции естественно ведет к умеренным долгосрочным ставкам, эти две цели, по сути, дублируют друг друга, в связи с чем чиновники от экономики, говоря о двойном мандате, имеют в виду две остальные цели.]. Как это обычно бывает в жизни, необходимость достигать сразу двух целей размывает задачу. Скажем, если я отправляю дочь в колледж с напутствием: «Будь осторожна и хорошенько повеселись», то как ей поступить? Соблюдать осторожность, как правило, не слишком весело, а веселиться небезопасно. Это, конечно, не всегда компромисс, но иногда это действительно так, а управлять компромиссом изначально труднее, чем концентрироваться на какой-то одной цели. Здесь нелишне напомнить, что другие центральные банки мира, например ЕЦБ, отвечают исключительно за поддержание ценовой стабильности.

С точки зрения критиков, двойной мандат для центрального банка является чем-то вроде эквивалента синдрома дефицита внимания, то есть психического отклонения, из-за которого ФРС отвлекается от своей ключевой задачи — борьбы с инфляцией. Эта группа, как правило, правого толка, считает фокус ФРС на проблеме занятости населения неэффективным и потенциально опрометчивым. Массовая покупка облигаций, ассоциируемая с политикой количественного смягчения, только усугубила их тревогу. Канал CNN в 2010 году сообщал: «Некоторым критикам надоело, что ФРС отдает приоритет созданию рабочих мест, рискуя при этом повышением цен. Они утверждают, что попытки содействовать росту занятости и параллельно предотвращать инфляцию доказали свою несостоятельность и привели к политике излишнего вливания дешевых денег, чреватой весьма опасными последствиями для экономики» [Annalyn Censky, «Republicans to Fed: Forget about Jobs», CNN Money, December 3, 2010.]. Примерно в то же время Майк Пенс [Нынешний, 48-й, вице-президент США. Прим. ред.], тогда конгрессмен-республиканец от Индианы, а затем и губернатор этого штата, предложил законопроект, ограничивающий миссию ФРС исключительно поддержанием ценовой стабильности [Daniel Foster, «Pence: ‘End the Fed’s Dual Mandate,’» National Review, November 16, 2010.]. Со своей стороны критики левого толка распекали ФРС за недостаточно решительные действия на фронте борьбы с безработицей в условиях отсутствия инфляции.

Пол Волкер утверждает, что за все время пребывания на посту главы ФРС ни разу не использовал термин «двойной мандат», в первую очередь потому, что контроль над инфляцией является необходимым условием здоровой экономики. Он вспоминает: «Самое важное, что мы можем сделать для процветания и стабильного экономического роста, — это поддерживать ценовую стабильность. Так что от двойного мандата мы отказались» [Paul Volcker, interview with author, May 2, 2011.]. И все же медленное, но верное восстановление экономики после финансового кризиса, когда условия были совершенно иными, чем в 1970-е, свидетельствует о том, что ФРС играет сегодня важную роль в повышении уровня занятости — и это помимо ее роли гаранта ценовой стабильности. До сих пор безработица в США стабильно снижалась без каких-либо признаков инфляции (и быстрее, чем в других странах мира, где центральные банки действовали менее агрессивно). Бен Бернанке обеспечивает всестороннюю защиту двойного мандата, идущую вразрез с четким фокусом Волкера на инфляции. Бернанке объясняет свою позицию так: «На практике все центральные банки имеют двойные мандаты, по крайней мере в какой-то степени. Ларс Свенссон ввел термин “гибкое инфляционное таргетирование”, который, по сути, означает, что вы пытаетесь достичь намеченного ориентира по инфляции во временном интервале 2–3 года, но в краткосрочной перспективе имеете некоторую возможность реагировать на конкретные экономические условия, в том числе на события на рынке труда. Например, если понаблюдать за фактическими действиями ФРС и Банка Англии, они не будут радикально отличаться, несмотря на то что Банк Англии формально контролирует исключительно инфляцию, а ФРС имеет двойной мандат. Эту свободу действий обеспечивает гибкое таргетирование инфляции. Просто в случае с ФРС мандат, требующий также уделять внимание борьбе с безработицей, более точен и определенен [Ben Bernanke, interview with author, July 6, 2015.].

Когда центральный банк работает эффективнее — при наличии четких правил, регламентирующих кредитно-денежную политику, или возможности в случае необходимости действовать по своему усмотрению? Иными словами, не приносят ли все эти джазовые импровизации ФРС больше вреда, чем пользы? Может, Федеральной резервной системе следует просто читать ноты? По поводу основных параметров деятельности ФРС — снижения процентных ставок, когда экономика работает ниже потенциала, и их повышения, когда экономике грозит перегрев, — разногласий, по сути, нет. Вопрос в том, нельзя ли пожестче закрепить на законодательном уровне такие понятия, как «ниже своего потенциала» и «снижение процентных ставок», чтобы удалить из уравнения то, что критики ФРС могут охарактеризовать как произвольное вмешательство. Иначе говоря, повысится ли эффективность функционирования ФРС, если она будет следовать четким правилам кредитно-денежной политики, а не действовать по усмотрению своего главы и его коллег — членов Комитета по операциям на открытом рынке? Милтон Фридман в свое время предлагал переложить управление предложением денег на компьютер [Roger Lowenstein, «Imagine: The Fed Dead», New York Times, May 1, 2011.]. Но когда выяснилось, что взаимосвязь между денежной массой и экономикой в целом менее стабильна, чем он думал, ученый отказался от этой идеи. (Вероятность того, что соотношения между переменными могут изменяться с течением времени или в разных экономических обстоятельствах, является одним из сильнейших аргументов против строгих правил монетарной политики.)

Совсем недавно Джон Тейлор, экономист Стэнфордского университета и убежденный сторонник подхода, основанного на более четких правилах для ФРС, так описал свое видение в статье в Wall Street Journal: «Цель обеспечения долгосрочной ценовой стабильности следует дополнить требованием, чтобы ФРС формулировала и публично сообщала о своей стратегии в области установления процентной ставки или управления денежной массой, направленной на достижение этой цели. Если же ФРС отклонится от ранее выбранной стратегии, она обязана предоставить письменные объяснения и дать соответствующие показания в Конгрессе» [John B. Taylor, «The Dangers of an Interventionist Fed», Wall Street Journal, March 29, 2012.].

Очевидно, неслучайно самым распространенным правилом монетарной политики считается правило Тейлора — да-да, оно названо так в честь вышеупомянутого Джона Тейлора. Это правило предполагает установление оптимальной процентной ставки по федеральным фондам на основе формулы, отражающей соответствие экономики своему потенциалу и изменение цен по отношению к целевому показателю инфляции [i = r* + р + 0,5 (pi-pi*) + 0,5 (у-у*), где i = номинальная ставка по федеральным фондам; r* = реальная ставка по федеральным фондам (как правило, 2 %); pi = уровень инфляции; pi* = целевой уровень инфляции; у = логарифм реальной эффективности экономики; у* = логарифм потенциальной эффективности экономики. https://www.investopedia.com/articles/economics/10/taylor-rule.asp]. Правило понятное и согласуется со всем, что мы обсуждали в предыдущих тринадцати главах. Его прелесть — в простоте и точности. Подставляешь цифры и получаешь «правильный» ответ. Да с правилом Тейлора, набором достоверных данных и калькулятором даже мой двенадцатилетний сын мог бы без проблем разработать и реализовать эффективную кредитно-денежную политику, а ФРС, конечно же, благодаря этому совершила бы намного меньше ошибок, чем сделала в результате своих гиперактивных и часто произвольных действий. Джон Тейлор утверждал, что ФРС сначала занижала ставки накануне краха на рынке недвижимости, затем промахнулась при их повышении, а теперь опять слишком долго удерживает их чересчур низкими. И что еще важнее, экономист убежден, что подход на основе четких правил позволил бы избежать подобных ошибок [John B. Taylor, «The Dangers of an Interventionist Fed», Wall Street Journal, March 29, 2012.].

Понятно, что руководителям центральных банков не по вкусу идея, что их без труда можно заменить формулой и двенадцатилетним мальчишкой с обычным калькулятором. Экономисты же единодушно признают, что правило Тейлора — удобный и простой инструмент, который позволяет весьма точно описать работу кредитно-денежной политики в последние несколько десятилетий. Политический вопрос заключается в том, имеет ли это правило нормативную ценность в перспективе. Ответить на него довольно сложно. Оставим на время двенадцатилетнего мальчика и подумаем о конкретных данных. Дэвид «Дэнни» Блэнчфлауэр, экономист из Дартмутского университета, в свое время работавший в комитете по тарифообразованию Банка Англии, указывает, что данное правило подразумевает ложную точность. Он, в частности, объясняет: «Спор о правиле Тейлора напрямую касается того, какой смысл вы в него вкладываете. Вам приходится гадать по шкале разрыва между фактической и потенциальной эффективностью [насколько сильно экономика отстает от своего естественного ограничения скорости]. В 2008 году самые большие расхождения между мной и остальной частью комитета были в основном из-за размера этого разрыва и того, как он меняется» [David Blanchflower, interview with author, August 18, 2015.].

А если мы не достигли согласия по поводу скоростного ограничения экономики и того, насколько быстро мы сегодня движемся вперед, то никакая формула не скажет нам, быстрое это движение или чересчур медленное. Кроме того, потенциальная эффективность экономики непременно будет меняться со временем, как и ряд других соотношений в формуле Тейлора. Как сказал бывший управляющий ФРС Кевин Уорш: «В конце концов, экономика и реализация кредитно-денежной политики — это вам не физика» [Kevin Warsh, «The Federal Funds Rate in Extraordinary Times», Remarks at the Exchequer Club Luncheon, Washington, DC, May 21, 2008.]. И, как заметил Бен Бернанке, ФРС не вытаскивает процентные ставки из шляпы словно кролика. Существуют четкие цели и основанные на правилах системные процессы — просто ничто не связывает ФРС руки так крепко, как хотелось бы критикам ее независимости.

Достаточно ли высок 2-процентный целевой ориентир по уровню инфляции? Двадцать лет назад никто не стал бы всерьез задавать такой вопрос. Слишком маленькая инфляция? Шутить изволите? И все же еще один урок, преподанный нам финансовым кризисом 2008 года, заключается именно в том, что более высокий уровень инфляции в нормальные времена обеспечивает центральный банк большим пространством для маневра — для снижения ставки в случае, когда времена ухудшаются, как описывалось ранее в главе. Это одна из идей, выдвинутых в докладе «Переосмысление макроэкономической политики», подготовленном экономистами МВФ в 2010 году. Главный экономист МВФ Оливье Бланшар и его коллеги, в частности, пишут: «Более высокий средний показатель инфляции и, следовательно, более высокие номинальные процентные ставки для начала, позволили бы сильнее понижать ставки [во время финансового кризиса] и таким образом, вероятно, уменьшить падение объемов производства и предотвратить серьезное ухудшение состояния бюджета» [Blanchard, Dell’Ariccia, and Mauro, «Rethinking Macroeconomic Policy».]. Я ранее уже высказывался в пользу скромного ориентира по уровню инфляции, но если 2 % хорошо, то, может, 4 % лучше? Нам всем известно, чем чревата инфляция, но если относительно нее установлена четкая цель и этого явления все ожидают, ущерб сводится к минимуму. Мир, который привык к 2-процентной инфляции, точно так же может адаптироваться к 4-процентному показателю. Ожидания общества изменятся, и задача центрального банка несколько облегчится.

Но так ли это? Борьба с инфляцией была жесткой и изнурительной. Если общество убеждено, что целевой показатель по инфляции должен удвоиться, то что помешает ему удвоиться снова? Пол Волкер (он же Человек — борец с инфляцией) критикует эту идею. В свое время он не переустанавливал мировые инфляционные ожидания, чтобы политики потом профукали это преимущество. В обзорной статье New York Times Волкер предупреждал, что более высокая инфляция сродни песни сирены, одновременно «заманчива и предсказуема». Волкер критиковал конкретную идею временного повышения уровня инфляции вместо постоянного изменения значения целевого показателя, но его критика поддается обобщению. «Инстинкт постоянно подсказывал бы повысить еще чуть-чуть — кажущаяся временной мерой “разумная” 4-процентная инфляция вскоре стала бы 5-процентной, а затем 6-процентной и так далее». А у Человека — борца с инфляцией, ушедшего на пенсию, нет ни малейшего желания возвращаться на работу и опять бороться с растущими инфляционными ожиданиями общества [Paul Volcker, «A Little Inflation Can Be a Dangerous Thing», New York Times, September 18, 2011.].

Существует еще один вариант, который теоретически мог бы сочетать преимущества инфляционного таргетирования с большей гибкостью при регулировании темпов инфляции — таргетирование номинального ВВП. (Номинальный рост ВВП складывается из суммы реального роста и инфляции — изменение объема производства товаров и услуг плюс изменение их стоимости.) При таком подходе ФРС нацеливается на обеспечение последовательных темпов роста номинального ВВП, скажем 5 %. Впоследствии этим темпам инфляции будет позволено колебаться в зависимости от реальных экономических показателей. Предположим, реальный рост составляет всего 1 %, что, по мнению большинства экономистов, ниже, чем должны быть естественные долгосрочные темпы экономического роста (они считают, что этот показатель должен находиться в диапазоне 3 %). Таргетирование номинального ВВП предписывало бы уровень инфляции в 4 %, то есть политику «супердешевых денег», до тех пор пока рост не вернется в нужный тренд. И наоборот, быстро развивающаяся экономика, к примеру с 4,5-процентными темпами реального роста, предписывала бы гораздо более жесткую кредитно-денежную политику и более низкий уровень инфляции (всего 0,5 %). Ориентация (таргетирование) на номинальный рост, а не на конкретный целевой показатель инфляции обеспечивает политиков большей гибкостью в борьбе с колебаниями экономики. Как отмечает один блогер, пишущий на экономическую тему, «это тайный способ временного повышения целевого уровня инфляции без нежелательных последствий, которые возникают, когда то же самое делается явно» [«NGDP Targeting Will Not Provide a Volcker Moment», Free Exchange, Economist, November 1, 2011.]. (Эту же идею высказывали и другие уважаемые эксперты, в том числе колумнист New York Times Пол Кругман.) Таким образом, ваше отношение к идее таргетирования номинального ВВП, скорее всего, во многом определяется вашим отношением к тому, как ФРС изменяет свой целевой ориентир по инфляции.

Бен Бернанке указывает еще на одну, более прагматичную проблему: таргетирование номинального ВВП требует от широкой общественности глубокого понимания действий ФРС, в том числе понимания концепции движущейся цели по инфляции. Понятно, что сформировать ожидания рынка относительно движущейся цели намного труднее. А если инфляционные ожидания общества не отслеживают того, что пытается сделать ФРС, политика работать не будет.

В данном случае важно то, что ФРС всегда ищет более эффективные инструменты. Когда ФРС возглавил Пол Волкер, система занималась в первую очередь управлением процентными ставками. Под его руководством она перешла на политику управления денежной массой, что наделило ее достаточно большими полномочиями для борьбы с инфляцией. В 1990-е годы ФРС, возглавляемая уже Гринспеном, перешла на таргетирование инфляции, хотя пока и без формального ориентира. Бен Бернанке установил четкий целевой ориентир по инфляции — 2 %. Каких формальных усовершенствований нам ждать в будущем?

Должен ли центральный банк вскрывать пузыри? Пузыри на рынке активов — наши верные «друзья» эйфория и паника — проклятие любой финансовой системы. Такие пузыри для финансов — то же самое, что дорожно-транспортные происшествия для транспортной системы. Мы всегда стараемся найти лучший способ минимизировать от них ущерб с учетом неизбежных движущих факторов. Насколько активно центральный банк должен использовать кредитно-денежную политику для предотвращения выхода пузырей из-под контроля, вместо того чтобы смягчать удар после того, как неизбежные аварии уже произошли, — если, конечно, он вообще должен это делать? Многие экономисты считают, что центральным банкам следует «дуть против ветра», повышая процентные ставки при первых же признаках образования пузыря на рынке активов. Более высокие процентные ставки остудят эйфорию и сделают панику, если она все же возникнет, либо менее вероятной, либо менее вредоносной. ФРС часто обвиняют в том, что она, удерживая в 2000-е годы ставки на слишком низком уровне, способствовала пузырю на рынке недвижимости. Комиссия по расследованию финансового кризиса опровергла это объяснение причин кризиса, указав, в частности, на то, что такие пузыри возникали и в других странах, реализующих гораздо более жесткую кредитно-денежную политику.

Согласно противоположной точке зрения кредитно-денежная политика не слишком эффективный инструмент для решения проблемы пузырей на рынке активов, поэтому ФРС просто должна быть готова урегулировать беспорядок, который возникнет после того, как пузырь лопнет. Для этого ей нужно обеспечить рынок ликвидностью и понизить процентные ставки после свершившегося факта. И это не такой уж попустительский подход, как может показаться поначалу. Распознать пузырь активов до того, как он лопнет, крайне трудно. В любом случае, когда остальная часть экономики слаба, повышение процентных ставок может оказаться слишком расточительным инструментом — чем-то сродни пресловутому убиванию комара кувалдой.

В последнее время в дебатах по поводу двух вышеописанных подходов наметились некоторые сдвиги. Экономист и бывший управляющий ФРС Фредерик Мишкин провел четкое различие между пузырями, которые серьезно вредят кредитным рынкам, и теми, которые этого не делают. В пузыре, надутом кредитами, чрезмерное заимствование порождает иррациональный энтузиазм, по спирали разрастающийся до катастрофы, наносящей существенный ущерб всей финансовой системе. Базовый сценарий нам хорошо известен: заимствование приводит к росту стоимости активов, способствуя дальнейшему кредитованию под эти активы, что, в свою очередь, ведет к еще большему росту цен на активы и так далее. Пребывая в эйфории из-за растущих цен, финансовые институты меньше беспокоятся о соблюдении стандартов кредитования, поскольку рост стоимости залога, под который они кредитуют средства, защищает их от убытков. Не правда ли, звучит знакомо?

А когда пузырь лопается, все начинает идти в противоположном направлении: цены на активы падают, все больше кредитов переходят в разряд безнадежных, кредиторы урезают кредитование, цены на активы снижаются еще сильнее. Финансовые институты сталкиваются с проблемами, что приводит к дальнейшему ограничению кредитования экономики в целом. Это страшное кино мы уже видели: в Японии в 1989 году, в США в 2008-м и в нашей гипотетической идиллической деревне из главы 4. Но есть и другое, менее страшное кино — пузырь второго типа, при котором иррациональный энтузиазм не взаимодействует с финансовой системой на таком глубоком уровне. Например, интернет-пузырь в конце 1990-х годов сопровождался очень ограниченным кредитованием при росте цен на акции. Конечно, оценочная стоимость высокотехнологичных компаний была нелепо завышенной. Да, некоторые фирмочки, которые не заработали ни доллара, стоили на бумаге больше, чем гиганты вроде IBM. А семнадцатилетние хипстеры, занимавшие посты СЕО [Генеральный директор. Прим. ред.], нередко несли откровенные глупости. («Благодаря технологиям правительство станет ненужным» [Правда-правда, я слышал это собственными ушами.].) Тем не менее, несмотря на весь откровенный идиотизм и безумие, такие пузыри, лопаясь, лишь очень незначительно влияли на экономику, поскольку это не слишком сильно сказывалось на финансовой системе.

Все это предполагает еще одно, третье направление упомянутой выше дискуссии. Хоть регулирующие органы нередко распознают пузырь, только когда становится уже слишком поздно, они, безусловно, способны вовремя выявить дрянные практики кредитования, независимо от того, переоценены активы или нет. Как я уже рассказывал, однажды, году в 2005-м, моему псу предложили предварительно одобренную кредитную карту с пятизначным кредитным лимитом. (Я раньше подписался от его имени — лабрадор по кличке Би Бастер Уилан — на New Yorker, а какой-то эмитент кредитной карты, очевидно, купил список подписчиков.) Это говорит о том, что кредитные рынки в то время полностью вышли из-под контроля. Очевидно, что разразившийся вскоре крах на рынке недвижимости не был бы даже приблизительно столь катастрофическим, если бы финансовые институты не раздавали кредиты собакам в прямом и переносном смысле слова. Бен Бернанке, выступая в 2010 году перед Американской экономической ассоциацией, сказал: «Усиление регулирования и надзора, направленное на решение проблем с андеррайтерскими практиками, и управление рисками кредиторов было бы более эффективным, хирургическим подходом к сдерживанию пузыря на рынке недвижимости, нежели общее повышение процентных ставок» [Ben S. Bernanke, «Monetary Policy and the Housing Bubble», Remarks at the Annual Meeting of the American Economic Association, Atlanta, Georgia, January 3, 2010.].

Итак, мы сделали важный вывод: нельзя выдавать кредитные карты собакам. В связи с этим возникает следующий вопрос.

Правильно ли мы понимаем идею регулирования? В 2005 году в городе Бойсе, Айдахо, ввели запрет на полное оголение в общественных местах, за исключением случаев, когда это требуется в интересах «серьезного художественного выражения». Вскоре после этого городской эротический клуб для мужчин Erotic City Gentlemen’s Club начал проводить так называемые художественные вечера, на которых завсегдатаям, похотливо наслаждавшимся видом полностью обнаженных дам, раздавали карандаши и альбомы. Полиция обвинила клуб в нарушении вышеупомянутого закона (потому что «сотрудники полиции пришли к выводу, что завсегдатаи заведения фокусировались вовсе не на искусстве») [«Strip Club’s ‘Art Nights’ Fail to Skirt Nudity Ban», Times wire report, April 6, 2005, https://articles.latimes.com/2005/apr/06/nation/na-briefs6.5.]. Тем не менее сообразительностью владельцев клуба нельзя не восхищаться, а регулирующие органы она должна пугать. Суть и природа финансового регулирования заключаются в том, что оно обычно пытается ограничить определенные виды деятельности определенных институтов сотнями страниц юридического текста, посвященного максимально конкретному определению этих видов деятельности и институтов — например, «банк», «кредитование», «серьезное художественное выражение».

В сущности, регулирование финансовой системы сродни компьютерной игре «Ударь крота». Финансисты — люди умные, и подобно нам, остальным, не любят, когда правительство указывает им, что делать или не делать. Когда регулирующие органы пытаются устранить один из факторов уязвимости финансовой системы, они часто открывают дверь для других проблем — например, для роста теневой банковской системы. Как объясняет Бен Бернанке: «Отчасти проблема в том, что все нормативные акты похожи на забор. Все, кто входит в огороженную им категорию, должны “это” делать, а те, кто за забором, от данной обязанности освобождаются. Так что, естественно, всегда будут попытки перескочить через забор. Именно так работают финансовые рынки, и именно так поступают люди» [Ben S. Bernanke, interview with author, July 6, 2015.]. Пытаясь изменить модель поведения, способствовавшую финансовому кризису 2008 года, Конгресс исписал около трех тысяч страниц. Но умным и предприимчивым людям платят огромные деньги за умение находить лазейки, позволяющие избегать правил и предписаний. («Эй, это вовсе не стриптиз-клуб! Это художественная школа».) Так что нам, возможно, понадобятся еще тысячи страниц.

Избиратели в любом случае не слишком жалуют регулирующие органы, что вполне объяснимо. Только задумайтесь о природе того, чем они занимаются. Если регулирование позволяет избежать кризиса — реальная цель, — люди так и не узнают, какая опасность им грозила. Мы просто возмущаемся любыми затратами и неудобствами, которые навязывают нам регуляторы, и нам невдомек, что эти меры, возможно, предотвратили сильнейший долговой кризис или крах на рынке недвижимости. Когда проблема решается за счет превентивных мер, героев нет. Но если худшее все-таки случается, регулирующим органам непременно предъявят обвинение в бездействии.

Существует также менее мягкое мнение о том, почему наше финансовое регулирование не столь эффективно, как могло бы быть: просто компании с Уолл-стрит благодаря своему влиянию получают от Конгресса желаемое. Саймон Джонсон, бывший главный экономист МВФ и автор книги 13 Bankers: The Wall Street Takeover and the Next Financial Meltdown [Издана на русском языке: Джонсон С., Квак Дж. 13 банков, которые правят миром. Карьера Пресс, 2013. Прим. ред.], утверждает, что одни из множества вращающихся дверей в Вашингтоне расположены между высшими должностями в регулирующих органах правительства и чрезвычайно прибыльными рабочими местами в сфере финансов или консультационных услуг крупных финансовых компаний. Эти связи могут быть невероятно удобными для обеих сторон — и чреваты немалыми издержками для налогоплательщиков. Джонсон пишет: «Мы часто обсуждаем деятельность центрального банка с использованием сухих, технократических терминов, забывая о стоящих за этой деятельностью властных структурах. Когда мы смотрим на другие страны, мы эти властные структуры видим. Но упорно отказываемся видеть их в США» [Simon Johnson, interview with author, July 27, 2015.].

После 2008 года стало очевидно, что центральные банки должны сфокусироваться на финансовой стабильности. Многие из норм и правил, принятых с тех пор, совершенно разумны и рациональны. Например, требование о составлении «завещания о жизни» для системно значимых финансовых институтов теоретически защищает систему от заражения, не повышая при этом риска недобросовестности. Завещание о жизни — это план организованного роспуска компании в случае ее неплатежеспособности во избежание распространения паники и нестабильности в рамках всей остальной системы. Сработает ли это? И не начнут ли финансовые институты перестраивать себя и свои продукты способами, которые позволят им остаться за периметром регуляторного забора? Понятия не имею. Но я знаю, что ответы на эти вопросы будут определять, станет ли финансовый кризис 2008 года уникальным событием XXI века или нам придется начать их нумеровать, как мы нумеруем мировые войны.

Не пришло ли время для Бреттон-Вудского соглашения II? Все жалуются на последствия расторжения первого. США обвиняют Китай в манипуляциях с юанем. Китай оспаривает роль доллара в качестве мировой резервной валюты. Небольшие страны с собственными валютами несут двойные убытки из-за серьезных колебаний обменных курсов. Маленькие страны, не имеющие своих валют, тревожатся о том, как бы не повторить печальную судьбу Греции. Весь мир обеспокоен дисбалансами — огромными тайными залежами международных резервов, накопленными такими странами, как Китай, и огромными дефицитами стран вроде США. А капиталы между тем движутся сегодня через границы быстрее, чем прежде, еще больше усугубляя все виды нестабильности. Ну кому все это понравится?

Однако здесь можно задать более конструктивный вопрос: а что было бы лучше? Ответ на него, к сожалению, так просто не получить. Один из уроков введения евро состоит в том, что наднациональные денежные механизмы неэффективны в отсутствие соответствующей государственной машины. В настоящее же время международного института, облеченного полномочиями и властью, которые позволяли бы заставить работать международную валютную систему, нет. И как вообще это может выглядеть? Еще один важный урок последних нескольких десятилетий заключается в том, что кредитно-денежная политика имеет существенные «трансграничные побочные эффекты», как описал Комитет Брукингского института по пересмотру деятельности центрального банка. В результате, когда США проводят политику количественного смягчения, странам от Индии до Бразилии приходится беспокоиться по поводу роста стоимости их валют или внезапного притока капитала, привлеченного повышенной доходностью инвестиций [Barry Eichengreen et al., «Rethinking Central Banking».]. Очевидно, было бы здорово, если бы эта система была более упорядоченной и предсказуемой.

Может, такой, как золотой стандарт? Как отметил один бывший высокопоставленный чиновник Казначейства, чем упорядоченнее и предсказуемее международная валютная система, тем менее гибкой она будет во времена кризиса. А отсутствие достаточной гибкости в трудные времена усложняет меры, необходимые для исправления ситуации. Мы, в сущности, хотим получить невозможное: преимущества свободного капитала без спадов и крахов; гибкость плавающих обменных курсов без непредсказуемости; способность адаптировать отечественную кредитно-денежную политику к внутренним потребностям без проблем, неизбежно возникающих, когда другие страны поступают точно так же. Учитывая все это, Саймон Джонсон описывает великую глобальную сделку по достижению договоренности типа Бреттон-Вудса II как «практически невозможную» [Simon Johnson, interview with author, July 27, 2015.]. Так что нам еще придется поломать над этим голову.

И все же ничто из вышесказанного не должно умалять достижений центральных банков мира благодаря поддержке целого ряда важных экономических идей, теорий и выводов. Конечно, финансовый кризис 2008 года весьма весомый повод для смирения. Однако следует признать, что его последствия далеко не столь губительны, как во время Великой депрессии, да и предшествовавшая ему паника была не так велика. Мы, безусловно, набираемся опыта и умений в борьбе с экономическими кризисами.

Уникальные проблемы, связанные с управлением фидуциарными деньгами, неизбежны ввиду невероятной способности создавать деньги там, где их до этого не было. Или же забирать их. Центральный банк оказывает огромное влияние на экономику — на наши рабочие места, сбережения, дома, — но в этом он подобен нейрохирургам, которые проводят операции на живом мозге ради блага пациента, но всегда рискуя ухудшить его состояние. Люди нередко в буквальном смысле слова живут или умирают в соответствии с решениями ФРС, и, когда решения ошибочны, это сказывается на нас очень сильно. Как бы там ни было, надеюсь, что убедил вас хотя бы в том, что деньги очень важны, и не только потому, что каждый хочет иметь их больше, но и потому, что благодаря той же системе, которая кладет двадцать долларов нам в карман, возможны и все остальные виды экономической деятельности.

От автора

Признаться, писать эту книгу было нелегко. Невозможно просто сесть за компьютер и тут же начать излагать интересные мысли о кредитно-денежной политике. Это довольно сложная тема, и мне следовало постараться сделать ее максимально доступной и привлекательной для читателя. К счастью, у меня были помощники на каждом этапе этого непростого пути, начиная с базовых исследований. Джек Пинто оказался потрясающим ассистентом по сбору материала. Именно он накопал многие забавные случаи и примеры, приведенные в книге. Когда Джек окончил университет, его место занял не менее талантливый Закари Хардвик. К концу проекта эту роль исполнял Джеффри Ланг, порой на редкость оперативно выискивающий для меня информацию, когда я нуждался в каких-то значимых деталях.

Существенную помощь как в большом, так и в малом мне также оказали коллеги из Дартмутского университета. Джим Фейрер, по сути, стал чем-то вроде незаменимого камертона по макроэкономическим вопросам. Бывало, заскочишь к нему в кабинет, чтобы обсудить пару наболевших тем, и получишь на редкость содержательную и полезную беседу. Я восхищен невероятным диапазоном его интеллектуальных интересов.

Дэвид «Дэнни» Блэнчфлауэр был отличным источником знаний для этой книги и прекрасным партнером для игры в гольф, причем одновременно. Несколько раз я даже брал цифровой диктофон в гольф-мобиль, чтобы записывать его истории. А еще я в неоплатном долгу перед Дугом Ирвином как за увлекательный академический труд, посвященный золотому стандарту, так и за полезные комментарии к рукописи этой книги.

Эндрю Сэмвик создал для меня нечто вроде потрясающего интеллектуального дома в Рокфеллер-центре Дартмутского университета. Это огромная привилегия — ежедневно работать со столь талантливыми преподавателями-энтузиастами и другими сотрудниками университета и студентами. Безусловно, большинство людей в мире не думают, просыпаясь по утрам, о том, как улучшить неполное высшее образование, но работники Рокфеллер-центра поступают именно так.

Даже два бывших председателя Федеральной резервной системы США — Пол Волкер и Бен Бернанке — нашли для меня время в своем чрезвычайно плотном графике, чтобы обсудить вопросы кредитно-денежной политики. Я восхищаюсь ими обоими и их достижениями на государственной службе. Волкер — настоящий супергерой, «Человек — борец с инфляцией», о котором подробно говорится в главе 5, — имел смелость выступить против инфляции, которая истощала американскую экономику в 1970-х. А Бернанке встал у руля в годы самого сильного финансового кризиса со времен Великой депрессии. И каждый из них подвергался за свои усилия жесточайшей критике со стороны как общества, так и политиков.

Нельзя не упомянуть и об энергичном дуэте из издательской компании W. W. Norton, Джеффе Шреве и Дрэйке Мак-Фили, которые на редкость умело применяют все инструменты, позволяющие превращать хорошие идеи в отличные книги. А Тина Беннетт помогает запустить эти проекты. Я очень высоко ценю ее давнюю и мощную поддержку.

И последнее по порядку, но отнюдь не по важности, Лия, Катрина, София и Си Джей обеспечивают исключительно правильный баланс хаоса, авантюризма и любви в моей жизни. Спасибо за ту радость, которую вы приносите в наш дом. Катрина, вечно высказывающая скептические замечания в адрес профессора колледжа, любит спрашивать: «Ну, чем ты на самом деле занимаешься?» По крайней мере теперь я могу ей сказать: «Вот видишь, я написал эту книгу».

Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ Карта сайта