13.01.2022 Обновлено 11.04.2024
Книга Голые деньги Чарльз Уилан (2017) Глава 12
Глава двенадцатая. Голые деньги Чарльз Уилан
Глава 12. США и Китай
Итальянский Язык >> здесь <<
Китайцы субсидируют американский образ жизни. Выходит, мы делаем из них идиотов… или они из нас?
Джеймс Фаллоус, Atlantic, 2008 год
Американская и китайская экономики — две крупнейшие в мире и, соответственно, наиболее быстрорастущие — неразрывно переплелись между собой, оказавшись в своего рода взаимозависимости, которую ни одна из сторон не считает очень уж позитивной, но которую ни одна из них в данный момент не способна разорвать [Эти слова были написаны в 2009 году, накануне первого официального визита президента Обамы в Китай.], [Keith Richburg, «For U.S., China, Uneasiness about Economic Codependency», Washington Post, November 16, 2009.].
Washington Post, 2009 год
В ноябре 2009 года президент Обама совершил первую официальную поездку в Китай. За несколько месяцев до этого события New York Times сообщала, что китайские чиновники интересуются у своих американских коллег деталями нового законодательства в области здравоохранения, которому со временем суждено было стать Законом о доступном медицинском обслуживании (или Obamacare). Очевидно, что Obamacare никак не мог повлиять на систему здравоохранения в Китае, почему же китайских чиновников заботили нюансы того, как этот закон пробивал свой путь в Конгрессе? Существует несколько возможных объяснений.
Первое состоит в том, что китайские чиновники изучали американскую реформу здравоохранения, чтобы было о чем вести разговор с президентом Обамой по его прибытии в Пекин. Любой хороший хозяин, как известно, старается побольше узнать об интересах гостя, а затем уводит разговор в этом направлении. Например, во время милой дружеской беседы на дипломатическом банкете отлично проинформированный китайский чиновник мог сказать нечто вроде: «Я был впечатлен стимулами для организаций здравоохранения на уровне общин, призывающими их экономить на использовании оборудования для маммографии, которые описаны в примечании на странице 731 вашего замечательного Закона о здравоохранении». Разве президенту не польстило бы такое внимание к его законодательным инициативам? Вот вам и первый ответ.
Другое потенциальное объяснение заключается в том, что китайских чиновников действительно на очень глубоком профессиональном уровне интересовали вопросы структуры здравоохранения. Чем, например, частная система, основанная на личном страховании, хуже или лучше с точки зрения доступности и стоимости по сравнению с системой единого плательщика, используемой в Канаде и Великобритании? Такие вопросы мои коллеги-экономисты часто обсуждают за обедом (добровольно и с большим энтузиазмом). Здравоохранение — сложнейшая часть государственной политики как в США, так и во всем мире. Проект нового закона был сложным, уникальным и в корне преобразующим прежнюю систему. Разве может серьезный политический деятель не заинтересоваться его деталями? Так что, возможно, китайцев просто привлекали политические нюансы системы здравоохранения, точно так же, как многих моих коллег.
Но нет. Оказывается, ни одно из этих объяснений даже не близко к правильному ответу. Реформа американского здравоохранения интересовала китайских чиновников по той же самой причине, по которой банк — собственник ипотеки на ваш дом, загородный домик и две машины непременно заинтересовался бы сорокасемифутовой яхтой, если бы вы решили ее купить. При этом банк совершенно не волнуют ни яхтинг, ни рыбалка, ни классная капитанская фуражка, которую вы уже купили, чтобы было в чем стоять у штурвала. Банк хочет знать, сможете ли вы расплатиться по кредитам, особенно после того, как выложите за очень дорогую покупку кругленькую сумму. New York Times, описывая брифинг по вопросам здравоохранения в Пекине, давала такое объяснение: «Китайские чиновники ожидают, что им придется помогать в финансировании любого решения Конгресса и Белого дома в основном за счет покупки казначейских долговых обязательств, и, как любой банкир, они хотели получить доказательства того, что у США есть план по возврату этих средств» [Helen Cooper, Michael Wines, and David Sanger, «China’s Role as Lender Alters Obama’s Visit», New York Times, November 15, 2009.].
На момент первого посещения Обамой Китай владел примерно 800 миллиардами долларов в казначейских долговых обязательствах США. Сегодня эта сумма приближается к 1,3 триллиона долларов. Китай — крупнейший иностранный кредитор американского правительства [«Major Foreign Holders of Treasury Securities», Department of the Treasury/Federal Reserve Board, October 16, 2015, https://www.treasury.gov/resource-center/data-chart-center/tic/Pages/index.aspx.]. А в зависимости от крупного кредитора много весьма существенных недостатков (спросите об этом греческое правительство). Если кто-то регулярно дает вам в долг, он может использовать это финансирование в качестве рычага давления. Например, разве американская зависимость от китайского кредитования не может быть (теоретически) применена как дипломатическое оружие в областях наших давних разногласий, таких как права человека на Тайване или контроль над Южно-Китайским морем? Впрочем, как однажды заметил Джон Мейнард Кейнс, «если вы должны своему менеджеру в банке тысячу фунтов, вы в его милости. Если вы должны ему миллион фунтов, он в вашей милости». А если вы должны ему 1,3 триллиона долларов, так он практически ваш пленный, о чем и заявляли некоторые китайские чиновники [Richburg, «For U.S., China, Uneasiness about Economic Codependency».]. Америка может зависеть от Китая в плане новых кредитов, но и Китай зависит от Америки, которая задолжала ему свыше триллиона долларов [Кстати, с технической точки зрения этот долг, возможно, и не придется возвращать. Существует множество причин, по которым китайское правительство может предпочесть держать большое количество процентных ценных бумаг США, которые будут погашаться в конце срока путем выпуска новых ценных бумаг. Главная идея остается прежней: китайское правительство не хочет, чтобы стоимость его американских облигаций значительно снизилась из-за дефолта, угрозы дефолта или инфляции.]. В 2013 году, когда Конгресс уперся в бюджетный тупик и республиканцы угрожали не поднимать потолок госдолга, что технически могло привести к дефолту по ряду государственных задолженностей США, китайское правительство отреагировало чрезвычайно резко. Заявление, опубликованное тогда официальным национальным информационным агентством Xinhua, звучало так, будто его составлял истеричный подросток. В нем содержался призыв к замене доллара в качестве мировой резервной валюты (необязательно на юань — на что угодно!) и «деамериканизации мира». Тогдашний заголовок New York Times описывает более широкую картину событий: «Увидевший угрозу своим деньгам Китай “наезжает” на США» [Mark Landler, «Seeing Its Own Money at Risk, China Rails at U.S.», New York Times, October 15, 2013.].
Две страны сцепились в странных объятиях, оказались заблокированы в нездоровой взаимозависимости, описанной в цитате в начале главы. Для Китая характерно огромное активное сальдо торгового баланса, страна продавала на мировом рынке намного больше, чем покупала. А Соединенные Штаты Америки — крупнейший рынок для китайского экспорта, в результате чего китайские компании накопили огромные запасы американских долларов [«Distribution of Chinese Exports in 2014, by Trade Partner», Statista, https://www.statista.com/statistics/270326/main-export-partners-for-china/.]. Если бы эти доллары тратились в основном на американские товары и услуги, продолжать эту главу не было бы смысла. В этом случае китайский экспорт в США был бы приблизительно равен американскому экспорту в Китай. В сущности, именно так работает торговля: происходит равноценный обмен тем, что имеет примерно эквивалентную стоимость. В итоге выигрывают обе стороны, потому что предпочитают то, что получают, тому, что отдают. Просто как дети в школьной столовой: чипсы обмениваются на шоколадное печенье — и все расходятся, довольно улыбаясь [Да, я понимаю, что ребенок с аллергией на шоколад в итоге улыбаться не будет: от съеденного шоколадного печенья у него случится анафилактический шок, и он угодит в больницу. Но для простоты остановимся на этом.].
Но американо-китайские торговые отношения не сбалансированны; китайский экспорт в Америку не компенсируется экспортом через Тихий океан в обратном направлении. По сути, в данном случае дал сбой обычный механизм, смягчающий торговые дисбалансы. В нормальных условиях китайские компании, накопившие излишки долларов, конвертировали бы их в юани и тратили на родине. Если в Китае хронический профицит торгового баланса — страна продает в Америку больше товаров, чем Америка в Китай, — то на валютном рынке намного больше компаний, которые хотят продавать доллары за юани, чем наоборот. А что происходит, когда у мясника больше свиных отбивных, чем нужно его клиентам? Он снижает цену до тех пор, пока потребители, привлеченные выгодой, не раскупят все мясо в холодильнике. В случае с американо-китайскими торговыми отношениями роль отбивных играют излишки долларовой массы. Таким образом, фирмы, продающие доллары за юани, снижают свои цены до тех пор, пока у них не заберут весь товар. А ценой в данном случае, понятно, является обменный курс доллара на юань. Это, по сути, самокорректирующийся механизм. По мере удешевления доллара по отношению к юаню американский экспорт в Китай тоже становится дешевле; китайский же экспорт в США, напротив, дорожает, и это изменение относительных цен автоматически исправляет исходный торговый дисбаланс. Как мы уже говорили, плавающие обменные курсы наделены потенциалом корректировать торговые дисбалансы.
Я использую такие словосочетания, как «в нормальных условиях» и «плавающие обменные курсы», но торговые отношения США и Китая нормальными не назовешь, и китайский юань не плавает. На протяжении нескольких последних десятилетий в торговле США и Китая последовательно сохраняется активное сальдо текущего платежного баланса. (Текущий платежный баланс состоит из торгового баланса и некоторых других потоков средств между странами, таких как денежные переводы и доходы от иностранных инвестиций.) Несмотря на многолетние однобокие торговые отношения, юань не укрепился в стоимости относительно доллара настолько резко, как должен был бы, по мнению некоторых наблюдателей. (Очень скоро я к ним вернусь, в том числе к некоторым очень сердитым конгрессменам.) Вместо этого политика китайского правительства в течение последних двадцати лет заключалась в так называемой переброске накопленных долларов обратно в США посредством покупки казначейских ценных бумаг — по сути дела, путем повторного одалживания долларов Америке. Одна из явных целей такой политики — предотвратить рост стоимости юаня темпами, какими он дорожал бы в противном случае по той причине, что доллары, заработанные в Америке, не конвертировались бы обратно в юань. Кроме того, казначейские облигации США во всем мире считаются относительно безопасным местом хранения огромных сумм накопленного капитала. Китайское правительство может ругать американских политиков за расточительность, но если вы внимательно прочли две предыдущие главы, то знаете, что ни иена, ни евро удачной заменой доллару считаться не могут.
Надо сказать, многое в описанной выше структуре американо-китайских торговых отношений вполне устраивает обе страны — в краткосрочной перспективе. Дешевый юань помог Китаю реализовать надежную стратегию экономического роста, стимулируемую за счет экспорта. Для такой сравнительно бедной страны, как Китай, один из проверенных способов стать богаче — воспользоваться преимуществами дешевого труда, производя товары для экспорта в более богатые страны. Этот путь прошла Япония после Второй мировой войны. Этой же стратегией объясняется и экономический успех «азиатских тигров»: Сингапура, Южной Кореи, Тайваня и Гонконга. Один из верных способов увеличить и укрепить экспортный сектор экономики — сохранять свою валюту недооцененной или по крайней мере не давать ей значительно повышаться в стоимости. Помните, что дешевая национальная валюта сродни скидочному купону для остальной части мира, желающей купить ваши товары. Чем дешевле валюта, тем больше такая скидка.
И американские потребители с удовольствием этой скидкой пользуются. Если на вещи написано «Сделано в Китае» и вы купили ее за доллары, знайте, что благодаря слабому юаню (и относительно сильному доллару) ваша зарплата стала несколько привлекательнее. Но это еще не все! Из-за того, что Китай в огромных объемах скупает казначейские обязательства США, процентные ставки в Америке снизились. Как практически все в нашей жизни, цены на облигации диктует закон спроса и предложения. Когда спрос большой — то есть Китай ежемесячно покупает казначейские ценные бумаги на миллиарды долларов, — Казначейство США может предложить более низкую процентную ставку. В результате американское правительство получает возможность дешевле заимствовать средства, а американские потребители наслаждаются более низкими процентными ставками. Ничто не описывает современную Америку лучше, чем дешевые товары и легкий доступ к кредитам для их покупки.
Так в чем же проблема? В неустойчивости этих взаимоотношений в долгосрочной перспективе. Китай поддерживает свой экспортный рынок, предоставляя клиентам огромные займы. Это привело не только к стабильному накапливанию американского государственного долга, за которым сегодня с опасением наблюдают китайские чиновники, но и к искусственно дешевому юаню, искажающему отечественную экономику Китая. Доллары, перебрасываемые обратно в США, могли бы быть инвестированы внутри страны с большей пользой — в инфраструктуру, школы и здравоохранение. Экономика, рост которой базируется на экспорте, в конечном счете не может не перейти на производство товаров для внутреннего рынка, но этот процесс отнюдь не стимулируют скрытые субсидии, предоставляемые экспортерам из-за заниженной стоимости национальной валюты. Поэтому-то политики всего мира неоднократно настоятельно рекомендовали Китаю проводить стратегию «более сбалансированного экономического роста».
США же, со своей стороны, в буквальном смысле слова живут не по средствам, покупая у остального мира больше, чем продают, и оплачивая эту разницу заемными деньгами. Природа такой ситуации неустойчива. В какой-то момент, начав опасаться невозврата денег, кредиторы прекращают кредитование. Как отмечают многие комментаторы, Китай живет хуже, чем мог бы, а Америка лучше, чем должна. Николас Ларди, эксперт-китаист из Института мировой экономики Петерсона, сравнивает взаимоотношения этих стран с отношениями между наркоманом и наркоторговцем: «Американцы подсели на дешевые товары и дешевые деньги, а у Китая выработалась явная зависимость от доходов от продажи этих товаров» [David Leonhardt, «The China Puzzle», New York Times Magazine, May 13, 2009.].
Итак, вот к чему мы пришли: дисбалансы США и Китая слились воедино и воплотились в на редкость дисфункциональных взаимоотношениях, симбиотических в краткосрочной перспективе и неустойчивых в долгосрочной. Это позволило экономисту Герберту Стайну сделать следующее знаменитое наблюдение: «Если что-то не может продолжаться вечно, оно непременно прекратится». Джеймс Фоллоус, корреспондент Atlantic, давно следящий за Китаем, развивает идею Стайна: «Как многие другие дисбалансы в экономике, этот не может продолжаться бесконечно, и, следовательно, не будет. Но то, как именно он закончится — внезапно или постепенно, по предсказуемым причинам или в результате паники, — в ближайшие несколько лет будет иметь огромное значение для американской и китайской экономик, как и для сторонних наблюдателей в Европе и других регионах мира» [James Fallows, «The $1.4 Trillion Question»», Atlantic, January/February 2008.].
Это так странно
А теперь давайте сделаем шаг назад и подробнее изучим специфику экономических отношений Америки и Китая. Начнем с того, что бедные и быстроразвивающиеся страны обычно не одалживают огромные суммы богатым и зрелым. Как отметил экономист и бывший президент Гарвардского университета Ларри Саммерс, «со стороны это выглядит, мягко говоря, странно» [James Fallows, «The $1.4 Trillion Question»», Atlantic, January/February 2008.]. И теория, и история свидетельствуют о том, что капитал должен течь в противоположном направлении: богатые страны накапливают излишки и дают их взаймы развивающимся странам, где предельный доход от инвестиций, скорее всего, будет выше, чем дома. Строительство новой дороги, порта или завода, как правило, более эффективно (и, следовательно, приносит инвестору большую потенциальную прибыль) там, где дорог, портов и заводов меньше, чем в такой развитой стране, как США. Именно по этой причине капитал в XIX веке тек из остального мира в США. Но чтобы из Китая в США, да еще в XXI веке? Фаллоус указывает на то, что, несмотря на всеобщие восторги по поводу потрясающей эффективности китайских инвестиций, в стране найдется немало мест, особенно за пределами крупных городов, где улучшение базовой инфраструктуры могло бы существенно сказаться на качестве жизни и будущей производительности труда граждан. Он, в частности, пишет: «Лучше оборудованные школы, более масштабные парки, более качественное здравоохранение, лучшая система канализации в крупных городах — да что угодно, если это тем или иным образом не связано с экспортным сектором экономики, Китай этого не получает или как минимум недополучает» [James Fallows, «The $1.4 Trillion Question»», Atlantic, January/February 2008.].
Кроме того, в Китае установлена аномально высокая национальная норма сбережений — около 50 %. Акт сбережения средств подразумевает, что доллар, потраченный в будущем (включая начисленные проценты), обеспечит большую ценность (или удовлетворение, или счастье), нежели доллар, потраченный сегодня. Довольно странная установка, учитывая, что многие семьи в Китае по-прежнему относительно бедны. Да, страна быстро растет, но стартовать ей пришлось с очень низкой базы. ВВП на душу населения (измеряется с использованием обменного курса, основанного на паритете покупательной способности) до сих пор составляет всего около 13 тысяч долларов. И это в среднем, то есть сотни миллионов людей живут намного беднее. Из-за отсутствия развитой системы социальной защиты (например, государственной системы медицинской помощи) бедные семьи обычно стараются как можно больше откладывать, что называется, на черный день (когда их дома буквально стирают с лица земли). И все же 50 центов с каждого заработанного доллара — явный акт самоотречения, особенно в стране, где не удовлетворяются многие основные человеческие потребности.
Не менее странно и то, что в США норма сбережений на удивление низкая, что порождает потребность в крупных чистых заимствованиях за рубежом. Личные сбережения американцев уменьшились в среднем с 7 % от ВВП в 1960-х, 1970-х и 1980-х годах, до 4,5 % в 1990-х и 1,1 % в 2000-е годы. Государственные сбережения в 2000-е вообще были отрицательными (по причине хронического дефицита) [Craig K. Elwell, «Saving Rates in the United States: Calculation and Comparison», Congressional Research Service, September 14, 2010.]. Америка, страна с ВВП на душу населения 55 тысяч долларов [«Country Comparison: GDP Per Capita (PPP)», CIA World Factbook, https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/rankorder/2004rank.html.], не располагает достаточными денежными средствами, чтобы в полной мере финансировать свое потребление и инвестиции [Национальные сбережения складываются из сбережений (или отсутствия таковых) государства, домохозяйств и компаний. Для вычисления чистых национальных сбережений из этой цифры вычитается амортизация существующего капитала — например, износ зданий и компьютеров, которые с каждым годом обесцениваются.]. Таким образом, будет не слишком нелепым преувеличением сказать, что Китай (бедная страна) отказывает себе в удовлетворении некоторых базовых потребностей ради того, чтобы Америка (очень богатая страна) могла купить себе то, что не может себе позволить, но уже не может и не иметь, образно выражаясь.
И я вовсе не утверждаю, что ответственность за своеобразное решение относительно сбережений ложится на отдельные китайские компании и домохозяйства. Одним из характерных признаков недемократической, жестко управляемой экономики Китая является то, что правительство волевой рукой распределяет капитал. Точнее говоря, компании, накапливающие долларовые доходы от экспортных продаж, обязаны в итоге сдавать их в центральный банк, Народный банк Китая, по курсу, установленному правительством. В отличие от США и других открытых экономик мира, эти компании не имеют возможности тратить или инвестировать заработанные доллары по своему усмотрению. Вся валюта отправляется в Народный банк. В действительности эта процедура еще причудливее, чем я описал, но главная идея в том, что китайские экспортные доходы «перерабатываются» в долларовые казначейские ценные бумаги в результате четко определенной государственной политики, а вовсе не потому, что многие субъекты экономической деятельности независимо друг от друга решили инвестировать в Америку долларовые излишки. Как отметил один из комментаторов, «ни один рядовой китаец не принимал решения отправлять в Америку такую кучу денег» [Fallows, «The $1.4 Trillion Question».].
Справедливости ради скажу, что благодаря политике китайского правительства была создана огромная сила, сумевшая за одно-единственное поколение вытащить из бедности беспрецедентное число людей. Китайцы настаивают, что в результате соглашения «Плаза», заключенного в 1985 году, Японию вынудили позволить иене резко подорожать, что в итоге привело к пузырю и экономической стагнации [Arthur R. Kroeber, «The Renminbi: The Political Economy of a Currency», Foreign Policy, September 7, 2011.]. МВФ очень старался опровергнуть это обвинение, но без видимого успеха [«IMF to China: Plaza Accord Didn’t Sink Japan», Wall Street Journal, April 11, 2011.]. А финансовый кризис 2008 года только углубил китайский скептицизм по поводу того, что свободно перемещающийся капитал и плавающие обменные курсы работают в современной экономике без сучка, без задоринки. В 2010 году тогдашний премьер Госсовета КНР Вэнь Цзябао отстаивал политику обменного курса своей страны: «Если юань не будет стабильным, это станет бедствием и для Китая, и для всего мира. Если мы укрепим юань на 20 или 40 %, к чему нас некоторые призывают, многие наши заводы закроются и общество погрязнет в смуте и беспорядках» [Damian Paletta and John W. Miller, «China, U.S. Square Off over Yuan», Wall Street Journal, October 7, 2010.]. Ну да, согласен, это никуда не годится.
Манипуляторов никто не любит
Китайский юань не плавает. Когда китайское правительство покупает огромное количество казначейских ценных бумаг США, одна из конкретных целей накопления долларовых активов заключается в управлении обменным курсом юаня по отношению к доллару — чтобы юань по сравнению с ним значительно не укреплялся и не обесценивался. Такая грубая привязка к доллару очень важна для здоровья китайского экспортного сектора, который, в свою очередь, считается основным фактором роста благосостояния населения. Как объясняет Артур Кребер, китаист из Брукингского института, «китайские лидеры заметили, что все без исключения страны, вырвавшиеся в эпоху индустриализации из бедности, сделали это за счет роста экспортного сектора экономики. Вот они и управляют обменным курсом в основном в пользу экспорта так же, как другими рынками и ценами в отечественной экономике с упором на удовлетворение целей развития, например создания базовых отраслей промышленности и инфраструктуры» [Arthur Kroeber, «China’s Currency Policy Explained», Up Front, Brookings Institution, September 7, 2011.]. Эта стратегия до сих пор работает так же, как в Великобритании в XIX веке и в США в XX. Эти две страны, как указывает Кребер, стали главными пропагандистами свободной торговли, после того как «их компании оказались в безопасности, достигнув статуса глобального технологического лидерства, и потребность в защите ослабла». Обменный курс — один из инструментов более масштабной стратегии развития [Kroeber, «The Renminbi: The Political Economy of a Currency».]. И его резкие колебания поставили бы ее под угрозу, что, опять же, может легко привести к политической нестабильности. Как вы помните, в Китае не проводятся настоящие выборы, так что легитимность правительства страны во многом зависит от того, обеспечивает ли оно устойчивый экономический рост и повышение уровня жизни населения.
Между тем на другом берегу Тихого океана, где проводятся настоящие выборы, американские политики почем зря поносят «нечестную» торговую практику Китая. Сенатор Дебби Стэйбнау, представитель демократов от штата Мичиган, сказала во время выступления в Сенате: «Торговый барьер номер один, используемый странами Азии, — это валютные манипуляции». В 2015 году Стэйбнау и сенатор Роб Портман, республиканец из Огайо, стали соавторами поправки к закону о Транс-Тихоокеанском партнерстве (торговое соглашение двенадцати наций [Китай не подписывал этого соглашения.]), которая была призвана обязать участников торговых переговоров включать при заключении соглашения правила, устраняющие возможность манипуляций с валютой. В результате закрытого голосования поправка провалилась (48 голосов против 51). Администрация Обамы выступила против нее, как и лидер республиканского большинства Митч Макконнелл, — на том основании, что правила, направленные против манипуляций с валютой, усложнят ведение переговоров и, соответственно, будут препятствовать заключению успешных торговых соглашений. И все же 48 голосов в Сенате — весьма мощный призыв к обсуждению проблемы валютных манипуляций. Дешевый юань (или любую другую недооцененную валюту) можно считать эквивалентом субсидии, предоставляемой экспортерам, — так, как в случае, если бы иностранное правительство забирало себе часть стоимости с каждого тостера, купленного американцем в Wal-Mart. Многие политики воспринимают это как кражу прибыли у американских компаний, отъем рабочих мест у американских рабочих и вклад в хронический дефицит счета текущих операций США. Неслучайно сенаторы Стэйбнау и Портман родом из Мичигана и Огайо — двух штатов, производственная сфера которых особенно сильно пострадала в результате конкуренции с азиатскими соперниками [Siobhan Hughes and William Mauldin, «Senate Rejects Manipulation Rules in Trade Bill», Wall Street Journal, May 23–24, 2015.].
С точки зрения критиков Китая, свободная торговля базируется на справедливой торговле, а справедливая торговля подразумевает валюту, которая не обесценивается искусственно до значения ниже ее истинной стоимости. Следует отметить, что проблему недооцененного юаня поднимают не только торговые партнеры Китая. Международный валютный фонд выразил озабоченность по поводу «дисбалансов», порождаемых американо-китайскими торговыми отношениями, увидев в них потенциальный источник нестабильности для мировой финансовой системы. Статьи соглашения о МВФ напрямую запрещают манипуляции с валютой ради получения «несправедливого конкурентного преимущества», хотя МВФ еще ни разу не обвинил ни одну страну в этом проступке и не облечен никакой значимой исполнительной властью на случай, если бы он это сделал. Но даже если отбросить в сторону правила, главное предназначение цен в рыночной экономике состоит в передаче рынку важной информации, поэтому, когда цены «неправильные», они посылают неправильные сигналы и искажают решения как в Китае, так и во всем мире.
Конечно, одно дело — назвать национальную валюту недооцененной, и совсем другое — объявить Китай валютным манипулятором. Да, значительную часть прошедшего двадцатилетия это базирующееся на косвенных доказательствах обвинение было довольно обоснованным. Кредитно-денежная политика Китая все это время походила на человека, стоящего рядом с местом преступления с украденным кошельком в руках. Картина и правда не слишком привлекательная: постоянное вмешательство в работу валютных рынков, стабильное накопление долларовой массы, национальная валюта, которая выглядит дешевой при оценке на основе ППС. В 2010 году Economist, составив ежегодный рейтинг по индексу Big Mac, провозгласил, что заниженный обменный курс — это еще не бесплатный обед, но в Китае действительно «можно дешево пообедать». По обменному курсу доллара на юань на тот момент гамбургер Big Mac в Пекине обходился покупателю в сумму, эквивалентную 2,18 доллара при средней стоимости в США 3,71 доллара [«An Indigestible Problem», Economist, October 16, 2010.].
Однако, как вы помните из главы 6, с экономической точки зрения абсолютно правильного обменного курса просто не существует. В 2005 году экономисты МВФ проанализировали широкий спектр исследований в надежде установить, не объясняются ли успехи Китая в сфере торговли искусственно дешевым юанем. Но ответить на вопрос так и не смогли. Различные исследования, проведенные в разное время и с применением разных методик, давали совершенно разные оценки степени недооцененности юаня — от нуля до 50 % [Steven Dunaway and Xiangming Li, «Estimating China’s ‘Equilibrium’ Real Exchange Rate», IMF Working Paper, October 2005.]. А этого явно недостаточно для выдвижения обоснованного обвинения в манипуляциях с валютой.
Во время слушаний по случаю утверждения его на пост министра финансов Тим Гейтнер письменно отвечал на вопросы сенаторов. В ответе на вопрос сенатора от штата Нью-Йорк Чарльза Шумера, неутомимого критика валютной политики Китая, было использовано почти что бранное слово на букву «м»: «Президент Обама — и в этом его поддерживают многие экономисты — считает, что Китай манипулирует своей валютой». Однако администрация президента быстро пошла на попятную, заявив, что такая оценка сформулирована штатным сотрудником среднего звена и не отражает истинного мнения господина Гейтнера [David Leonhardt, «The China Puzzle».].
Совсем недавно исследовательский центр IGM Школы бизнеса имени Бута попросил разнообразную в идеологическом плане группу известных экономистов дать оценку следующему заявлению: «Экономический анализ позволяет определить, используют ли страны свои валютные курсы в интересах собственного народа за счет интересов своих торговых партнеров». Преобладал ответ «не могу решить» (37 %), а остальные респонденты разделились почти поровну, выбрав вариант «согласен» (30 %) либо «не согласен» (34 %). Но никто не ответил ни «абсолютно согласен», ни «категорически не согласен» [«Currency Manipulation», IGM Forum, University of Chicago Booth School of Business, June 16, 2015, https://www.igmchicago.org/igm-economic-experts-panel/poll-results?SurveyID=SV_bCrHQToXMqPfLzD.]. Этой же группе задали еще один вопрос, взаимосвязанный с первым и, возможно, даже более важный с точки зрения политики: действительно ли валютные махинации наносят вред американцам? В частности, экспертов попросили согласиться либо не согласиться со следующим утверждением: «Кредитно-денежная политика Банка Японии, способствующая ослаблению иены, как правило, вредит американцам». Да, речь шла об иене, а не о юане, но основная идея та же. Большинство экспертов не согласились с данным утверждением (54 %), а 36 % не смогли решить. И только 9 % были полностью согласны с тем, что иена обесценивается за счет американцев (в целом) [«Currency Manipulation», IGM Forum, University of Chicago Booth School of Business, June 16, 2015, https://www.igmchicago.org/igm-economic-experts-panel/poll-results?SurveyID=SV_bCrHQToXMqPfLzD.].
А вот когда экономистов в 2012 году спросили: «Согласны ли вы с тем, что торговля с Китаем выгодна для большинства американцев?» — этот вопрос косвенно предполагал дешевый юань, — все 100 % выбрали либо вариант «согласен», либо «полностью согласен» [«China — US Trade», IGM Forum, University of Chicago Booth School of Business, June 19, 2012, https://www.igmchicago.org/igm-economic-experts-panel/poll-results?SurveyID=SV_003w6LBGnkOfDuI.]. Конечно, Toyota в свое время увела у Ford некоторую долю клиентов… зато любой американец, отправляясь сегодня в дилерский салон Toyota, может рассчитывать на более выгодную сделку.
Действительно ли все так плохо?
Несколько раньше я сравнил дешевый юань с предоставлением сетью Wal-Mart скидок на все китайские товары. Так что, скорее всего, на континууме гнусных происков в финансовой сфере это далеко не самое ужасное злодеяние. По сути, если американцы могут купить китайский импорт дешевле, потому что доллар относительно силен, значит, у них останется больше денег, которые они потратят в другом месте. А деньги, потраченные в других местах, создают рабочие места! Хотя недооцененная китайская валюта однозначно не в интересах американских компаний, конкурирующих с китайским экспортом (или пытающихся экспортировать товары в Китай), ее влияние на американскую экономику в целом менее очевидно. Давайте представим, что юань существенно слабее, чем должен быть, исходя из фундаментальных экономических показателей. И что тогда? Опять же, единого мнения в научных кругах нет. Согласно отчету, представленному в 2012 году Институтом мировой экономики Петерсона, США из-за манипуляций с иностранной валютой потеряли от одного до пяти миллионов рабочих мест, и одним из «крупнейших манипуляторов» в отчете назван Китай. Неудивительно, что авторы документа призывают США принять решительные меры в отношении валютных мошенников — например, начать взимать налоги на импорт из провинившихся стран [C. Fred Bergsten and Joseph E. Gagnon, «Currency Manipulation, the US Economy, and the Global Economic Order», Peterson Institute for International Economics, Policy Brief, December 2012.].
Напротив, анализ данных за 1980–1990-е годы, проведенный экономистами Федерального резервного банка Нью-Йорка, позволяет сделать вывод, что «колебания валютного курса не оказывают существенного влияния на количество рабочих мест или отработанных часов в Америке». Тем не менее авторы исследования убеждены, что в некоторых отраслях промышленности эти колебания влияют на уровень заработной платы. Причем в отраслях с низким уровнем рентабельности (текстильной и деревообрабатывающей) данный эффект заметнее, чем в отраслях с большими торгово-сбытовыми наценками (например, в производстве реактивных двигателей) [Josе Manuel Campa and Linda S. Goldberg, «Employment Versus Wage Adjustment and the U.S. Dollar», Review of Economics and Statistics 83, no. 3 (August 2001).]. Эдвард Лейзир, экономист из Стэнфордского университета и бывший глава Совета экономических консультантов Джорджа Буша, утверждает, что в последние несколько десятилетий обменный курс доллара на юань крайне скверно выполняет работу по объяснению внешнеторговых потоков. Например, с 1995 по 2005 год он оставался жестко фиксированным (чуть более 8 юаней за доллар), хотя за этот период китайский экспорт в США рос примерно на 20 % в год. В 2005 году китайская валюта резко укрепилась — из-за чего китайские товары подорожали примерно на 21 %, — но экспорт в Соединенные Штаты Америки по-прежнему увеличивался примерно такими же темпами. Кроме того, за период, в который юань был жестко привязан к доллару (2000–2004 годы), китайская валюта обесценилась по отношению к евро, хотя темпы роста китайского экспорта в обоих регионах оставались примерно теми же, что и прежде. С точки зрения Лейзира, манипуляции китайцев со своей валютой делают их козлом отпущения за слабые экономические показатели США, которые было бы правильнее объяснить просчетами американской экономической политики, а вовсе не хитростью и коварством банкиров китайского центрального банка [Edward P. Lazear, «Chinese ‘Currency Manipulation’ Is Not the Problem», Wall Street Journal, January 8, 2013.].
Тем не менее проблема несбалансированности существует — долг Казначейства США Китаю составляет 1,3 триллиона долларов. Это создает для Америки риск, достойный скорее Джеймса Бонда, чем Тима Гейтнера: финансовый шантаж. Не угодили ли США в ловушку чрезмерной уязвимости, добровольно став должником своего стратегического соперника? Предположим, США и Китай не придут к соглашению по тем или иным насущным геополитическим вопросам, скажем относительно будущего Тибета, контроля над Южно-Китайским морем или пиратских компакт-дисков американской кантри-поп-исполнительницы Тейлор Свифт, в огромных количествах продающихся на улицах Шанхая. Может ли Пекин получить желаемое, угрожая продать американские государственные облигации и тем самым обрушить нашу экономику? Если бы китайское правительство разом сбросило все американские облигации или даже просто достаточно убедительно пригрозило это сделать, цена на них резко снизилась бы, отправив в штопор всю финансовую систему США. Процентные ставки тут же подскочили бы, и экономика погрузилась бы в глубокую рецессию, если не хуже. Экономист и бывший директор Национального экономического совета Ларри Саммерс назвал это «гармонией финансового террора».
Возможно, Пентагону стоило бы провести военные учения на случай такого финансового шантажа, однако, надо признать, это крайне маловероятный сценарий развития событий, в первую очередь из-за огромного ущерба, который Китай непременно нанесет самому себе, решив таким образом наказать Америку. Дэвид Леонхардт пишет: «Если Китай резко сократит объем закупок казначейских облигаций, их стоимость обвалится, нанеся ущерб китайцам, которые уже скопили их на сотни миллиардов долларов» [David Leonhardt, «The China Puzzle».]. В сущности, эксперты, объясняя потенциальную опасность таких действий, взяли на вооружение специальную терминологию ядерного сдерживания времен холодной войны. Тогда специалисты по теории игр утверждали, что мир между США и СССР будет сохраняться до тех пор, пока каждая из сторон будет иметь возможность второго хода, то есть способность нанести мощный ядерный удар даже после нападения противника. Логика в том, что ни американцы, ни Советский Союз не стали бы атаковать первыми, зная наверняка, что будут уничтожены в результате контрудара — отсюда название «взаимно гарантированное уничтожение». Как ни парадоксально, по этой логике все, что может защитить страну от ядерного удара, например система противоракетной защиты, оказывает весьма дестабилизирующее влияние на баланс и, следовательно, на мир между ядерными державами. Как писал Джеймс Фоллоуз, «Китай не может позволить себе прекратить поставлять доллары американцам, потому что в противном случае будут опустошены его собственные долларовые запасы. Пока действует эта логика, система работает. Как только ее действие прекратится, США столкнутся с серьезной проблемой» [Fallows, «The $1.4 Trillion Question».].
Хорошая новость заключается в том, что ни США, ни СССР во время холодной войны так ни разу и не выпустили ни одной ядерной ракеты. Плохая — что взаимно гарантированное уничтожение не исключает вероятности развития кризиса в результате несчастного случая или банального недоразумения. Например, во время холодной войны американцы могли ошибочно принять вспышку радара над Аляской за летящую в их сторону советскую ракету и ответить соответствующим образом. Так же и рынки облигаций очень даже могут сдрейфить, наслушавшись слухов или несдержанных комментариев китайской стороны. Тем более что ни китайское правительство, ни Народный банк Китая не могут похвастаться прозрачностью. Любой намек на то, что Китай намерен выбросить на рынок большие объемы казначейских облигаций США, приведет к панике того же вида, что и массовое изъятие банковских вкладов: все будут стремиться побыстрее продать облигации и только потом начнут думать и задавать вопросы. Итак, констатируем очевидное: любая система, которая безопасна только потому, что альтернативой ей является глобальная катастрофа, должна служить причиной для серьезного беспокойства.
Чем же все это закончится?
Следует отметить, что ситуация постепенно улучшается. Вообще-то в финансовом кризисе трудно найти что-то хорошее, но сокращение дисбаланса между Китаем и США — именно такая вещь. В послекризисные годы американская экономика медленно, но верно набирала силу, а китайская, напротив, столкнулась с рядом проблем (в сравнении с прошлыми достижениями). В то время как ФРС начала поговаривать о повышении процентных ставок, Народный банк Китая вводил новые стимулы. Юань больше не выглядит недооцененным. Китай отказался от формальной привязки к доллару в 2005 году, и с тех пор юань укрепился по отношению к нему на треть (и еще больше по отношению к другим валютам, учитывая недавнее усиление доллара) [«Feeling Valued», Economist, May 30, 2015.]. Тем не менее одной из реакций на обвал фондового рынка Китая летом 2015 года стало резкое, сразу на 2 %, снижение курса юаня по отношению к доллару: не огромное, конечно, но достаточно большое, чтобы существенно остудить накал старых дебатов.
В 2015 году МВФ объявил, что юань оценен справедливо, хоть и надавал китайцам кучу рекомендаций по политическим вопросам. Так, первый заместитель директора-распорядителя МВФ Дэвид Липтон призвал Китай заняться проблемой экономических дисбалансов, содействовать потреблению, как источнику будущего экономического роста страны, и перейти к более гибкому обменному курсу [Mark Magnier and William Kazer, «IMF Says Yuan Is Now Fairly Valued», Wall Street Journal, May 27, 2015.]. Казначейство США отреагировало на это очередным заявлением о «сильной недооцененности» юаня, но использовать бранное слово «манипуляции» поостереглось [«China’s Yuan Currency ‘No Longer Undervalued’: IMF», Daily Mail, May 26, 2015.]. Липтон сказал, что в целях получения надежного инструмента для управления своей огромной растущей экономикой Китаю необходимо в ближайшие два-три года решительно нацелиться на переход к плавающим обменным курсам.
Сам факт, что отношения США и Китая улучшились, еще не означает, что денежные проблемы Америки позади. Проще говоря, нам нужно больше экономить и меньше потреблять. Китай должен делать все наоборот. В краткосрочной перспективе эти изменения будут трудными по обе стороны Тихого океана, в долгосрочной — обе страны от них, безусловно, выиграют. Бывшие секретари Казначейства США Хэнк Полсон и Роберт Рубин, республиканец и демократ соответственно, написали в 2015 году статью, в которой призывали оба государства «действовать с учетом взаимной экономической критики» [Henry M. Paulson, Jr., and Robert E. Rubin, «The Blame Trap», Atlantic, June 2015.]. Иными словами, по их мнению, обе страны выписывают друг другу совершенно правильные рецепты. США необходимо привести в порядок финансовую систему — и не только потому, что китайское правительство сильно обеспокоено затратами на программу Obamacare. Учитывая предполагаемые расходы на причитающиеся по праву выплаты (в рамках программ социального и медицинского страхования для стареющего населения), большой и неуклонно растущий долг Америки очевидно непосилен и разрушителен, к тому же несправедлив по отношению к будущему поколению американцев и потенциально носит дестабилизирующий характер (в случае, если инвесторы засомневаются в кредитоспособности США).
Китаю же необходимо перебалансировать экономику, отказавшись от сильной зависимости от экспорта в пользу увеличения производства для внутреннего рынка. Китайские чиновники в перспективе видят юань как мировую резервную валюту, частично или полностью вытеснившую в этом качестве доллар. Это неотъемлемая часть пылкой риторики вокруг идеи «деамериканизации мира». А чтобы сделать юань привлекательнее, китайская кредитно-денежная политика — и экономика в целом — должна быть более прозрачной, более открытой для международных потоков капитала и в меньшей степени подверженной манипуляциям правительства. Как ни парадоксально, все это хорошо и для экономических отношений с Америкой, и для глобальной финансовой системы в целом.
Обе страны выигрывают от активной торговли через Тихий океан. Одним из убедительных аргументов в пользу разрешения американо-китайского спора по поводу стоимости юаня — кроме чисто экономических соображений — является то, что недружелюбные отношения, обусловленные манипуляциями с валютой, могут побудить Конгресс США принять соответствующие протекционистские законы. В то же время всем развитым экономикам мира следует проанализировать, выполняет ли нынешняя глобальная финансовая архитектура — или после прекращения действия Бреттон-Вудского соглашения, скорее, отсутствие оной — задачу управления потоками капитала XXI века способом, не ведущим к опасным дисбалансам. И США и Китай, будучи двумя доминирующими экономическими державами обозримого будущего, должны стать «якорями» этой системы. Тим Гейтнер во время своего пребывания на посту секретаря Казначейства заявил, что управление системой обменных курсов, не ставящее интересы одной страны над интересами другой, является «центральной экзистенциальной проблемой международного сотрудничества» [Damian Paletta and John W. Miller, «China, U.S. Square Off over Yuan», Wall Street Journal, October 7, 2010.].
Хэнк Полсон и Роберт Рубин пишут: «Величайшая американская угроза экономическому будущему Китая — вероятность того, что экономическому успеху Америки придет конец; величайшая экономическая опасность для США, исходящая от Китая, — прекращение роста его экономики. И наоборот, если каждая из стран приведет собственный дом в порядок и в результате преуспеет в экономическом плане, это непременно ослабит экономическую нестабильность, порождающую между ними трения, и укрепит их уверенность в будущем, что благотворно скажется на дальнейшем развитии конструктивных взаимоотношений» [Paulson and Rubin, «The Blame Trap».].
Итак, обоим правительствам предстоит хорошенько поработать. Однако на фоне всех этих дебатов по поводу роли государства и валют сегодня в мире происходит нечто весьма любопытное: предприниматели создают новые виды денег, которые полностью вытесняют правительство из цикла. Может, это и станет решением вышеописанного конфликта?
Есть ли у биткоина будущее?
Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna