07.09.2022 Обновлено 09.04.2024
Книга Голые деньги Чарльз Уилан (2017) Глава 2
Глава вторая. Голые деньги Чарльз Уилан
Глава 2. Инфляция и дефляция
Итальянский Язык >> здесь <<
Инфляция или дефляция, скажите мне, если можете, чем мы станем — Зимбабве или Японией? [Merle Hazard, «Inflation or Deflation?» https://www.youtube.com/watch?v=2fq2ga4HkGY&feature=PlayList&p=5BF8673A2848C5B0&index=0&playnext=1.]
Мерл Хаггард [По собственному описанию, «первый и единственный в стране певец, поющий о работе Центрального банка, ипотечных ценных бумагах и физике».]
В годы Второй мировой войны нацистская Германия провела коварную кампанию по дестабилизации британского правительства, которая не предполагала использования ракет, артиллерии или каких-либо других традиционных видов вооружения. Главным ее оружием стали фальшивые деньги. Квалифицированных заключенных немецких тюрем привлекли к изготовлению поддельных фунтов (а позже и долларов США) [Согласно недавно рассекреченным документам ЦРУ, в результате подводной спасательной операции, проведенной в 2000 году компанией Oceaneering Technologies с использованием того же оборудования, которое обнаружило «Титаник», на дне озера Теплицева в Альпах западной Австрии были найдены деревянные ящики, набитые поддельными британскими фунтами и американскими долларами. Купюры, отлично сохранившиеся в холодных бескислородных глубинах озера, были затоплены нацистами в 1945 году во время решительного наступления союзников. См. David Kohn, Hitler’s Lake, 60 Minutes, November 21, 2000, https://www.cbsnews.com/news/hitlers-lake-21-11-2000/.]. Цель — наводнить Великобританию поддельными банкнотами и тем самым подорвать доверие людей к британской валюте и национальной экономике. Эта история, спасшая в конечном счете жизнь целой группе квалифицированных евреев-граверов, описана в книге Лоуренса Малкина Krueger’s Men, а позже в фильме «Фальшивомонетчики», получившем в 2007 году «Оскар». К 1945 году около 12 % фунтов стерлингов, находящихся в обращении (в показателях номинальной стоимости), были поддельными.
Очевидно, что в данном случае схема фальшивомонетничества не сработала, но теоретически была правильной. И примерно пятьдесят лет спустя аналогичная схема была безупречно реализована в Зимбабве. Деньги вливались на рынок страны до тех пор, пока не обесценились настолько, что торговцы начали их взвешивать, вместо того чтобы считать. Практически на пике гиперинфляции, 4 июля 2008 года, бокал пива в баре в столице Зимбабве Хараре стоил 100 миллиардов зимбабвийских долларов. А буквально через час то же самое пиво в том же самом баре уже продавалось за 150 миллиардов. Столь безрассудное печатание денег было остановлено исключительно из-за нехватки высококачественной бумаги для новых банкнот [«A Crisis It Can’t Paper Over», Los Angeles Times, July 14, 2008.]. Гиперинфляция в Зимбабве ускорила движение страны к разрухе, наглядно доказав, что нацистская идея использования фальшивомонетничества в качестве оружия уничтожения экономики отнюдь не безумна.
Относительно разрушительной гиперинфляции в Зимбабве стоит отметить один любопытный факт. Дело в том, что она началась вовсе не вследствие коварного заговора внешнего врага. В Зимбабве применили оружие гиперинфляции к самим себе, что, если придерживаться аналогии со Второй мировой войной, равносильно тому, что британское правительство начало бы бомбить Лондон. Квазидиктаторское правительство Роберта Мугабе напечатало так много новых денег, что в один прекрасный момент в стране появилась самая большая купюра за всю историю наблюдений — стотриллионная. У меня на рабочем столе лежит одна такая, я купил ее на eBay за десять американских долларов. Львиная доля этой цены обусловлена необычностью банкноты, а вовсе не ее покупательной способностью.
Сегодня большинство мировых валют не привязаны к какому-либо товарному ресурсу. Зимбабве могла печатать кучи новых банкнот до тех пор, пока имела высококачественную бумагу и специальную краску. Впрочем, даже когда они закончились бы, правительству ничего не стоило просто добавить к каждой купюре пару-другую нулей. В более развитых странах все популярнее становятся электронные деньги. В вашем бумажнике может лежать всего несколько купюр, а на расчетном счете — десятки тысяч долларов. И хотя эти средства существуют только в электронном виде, их покупательная способность такая же, как у пачки реальных сотен. Один банкир центрального банка, вооружившись ноутбуком, подключением к интернету и чашкой крепкого кофе, способен создать гораздо больше новых денег, чем дымящиеся от перегрузки печатные станки Роберта Мугабе. Инфляция может быть как катастрофой, так и чрезвычайно важным политическим инструментом. Фидуциарные деньги обеспечивают при этом гибкость политики, недоступную товарным деньгам. Помните три триллиона долларов, эмитированные ФРС для борьбы с финансовым кризисом 2008 года?
Следовательно, наша цель — заставить деньги работать правильно. Как говорится в конце последней главы книги, деньги лучше всего выполняют свои ключевые функции (в качестве меры стоимости и средства обращения и накопления), когда имеют предсказуемую стоимость относительно широкой корзины товаров и услуг в долгосрочном периоде. Так как же нам этого добиться? Оказывается, задача сопряжена с целым рядом любопытных проблем. Да, инфляция — это плохо. Цены постоянно растут, или, как сказал бы экономист, деньги теряют стоимость. Кого не вывело бы из себя, если бы заказанный им второй бокал пива подорожал на 50 миллиардов долларов, пока он допивал первый?
Однако дефляция может быть еще хуже. Даже скромная дефляция способна запустить целую цепь крайне неблагоприятных экономических реакций. Конечно, на первый взгляд, это здорово, что второй бокал пива стоит намного дешевле первого. Но в действительности это бы означало снижение вашего дохода тоже. Конечно, это не трагедия: ваш доход падает, как и цены на продукты, которые вы обычно покупаете. Но представьте себе, что сумма ваших долгов при этом не уменьшается. Ваш банк по-прежнему требует от вас того же платежа по ипотеке — несмотря на то что ваша зарплата неуклонно урезается. Добро пожаловать в мир Великой депрессии!
Эта инфляционно-дефляционная головоломка описывает фундаментальный компромисс в области монетарной политики. Товарные деньги решают проблему гиперинфляции. Ни одно правительство не способно производить новое золото, серебро или консервированную скумбрию в огромных количествах. (Товарные деньги в любом случае менее подвержены инфляции, чем фидуциарные, о чем мы подробнее поговорим чуть позже.) Тем не менее негибкое и неконтролируемое предложение товарных денег создает проблемы, а точнее, невозможность манипулировать такой денежной массой весьма полезными для экономики способами, особенно во времена экономических спадов. На пике финансового кризиса 2008 года Бен Бернанке, тогдашний глава ФРС, при всем желании не мог завалить страну (и остальной мир) новыми банками консервированной скумбрии, чтобы реанимировать кризисную экономику, а вот напечатать новые доллары мог. Короче говоря, гибкость, позволившая Бену Бернанке побороть Великую рецессию, — это та же самая гибкость, благодаря которой Роберт Мугабе смог напечатать купюру достоинством в 100 триллионов зимбабвийских долларов.
Как и во многих аспектах человеческой жизни, оптимальное решение в данном случае предполагает глубокий и взвешенный подход к кредитно-денежной политике — сделать так, чтобы было не слишком жарко (инфляция) и не слишком холодно (дефляция). Стоимость любых денег, в том числе товарных, зависит от их предложения по сравнению с предложением других товаров. Представьте, что приятели пригласили вас поиграть в покер и хозяин вытащил из пыльного шкафа старые пластиковые фишки для покера; они не имеют никакой внутренней стоимости — разве что несколько центов за переработку дешевого пластика. Однако в начале партии каждый игрок покупает их на сто долларов и кладет перед собой на стол. Деньги, отданные за фишки, складываются в обувную коробку вместе с дополнительными, не выкупленными игроками фишками, стоимость которых не превышает стоимости переработки пластика. А вот фишки, лежащие на столе, стоимость уже приобрели, так как в конце игры их можно будет обменять на наличные в коробке.
Давайте проанализируем три разных сценария. В первом вы играете всю ночь, причем, как водится, одни срывают хороший куш, а другие проигрываются в пух и прах. Но при этом ни одна фишка не покидает игровой стол и ни одна новая не вводится в игру. Просто в течение вечера фишки перемещаются из одной кучки в другую. Когда в конце игры приходит время рассчитываться, стоимость фишек будет той же, что и в начале игры. Если каждая фишка стоила один доллар, игрок, собравший 342 фишки, может с полным основанием рассчитывать на 342 доллара из коробки. Некоторые игроки расстроятся, но только из-за проигрыша, а не потому, что их фишки стали стоить меньше. Фишки не имеют никакой внутренней стоимости, но поставленную перед ними задачу выполнили отлично. Они способствовали игре в покер.
Теперь рассмотрим второй сценарий. Хозяин дома, где идет игра, оказывается не очень порядочным человеком и, всю ночь напролет проигрывая, тайком вынимает из картонной коробки все новые и новые фишки, не внося за них денег. В результате в конце игры гости не могут понять, что же произошло. Когда они делят деньги в коробке на число фишек на столе, получается, что каждая фишка стоит меньше, чем в начале игры. Предположим, что за ночь хозяин для пополнения своих запасов стащил 250 фишек и, когда приходит время рассчитываться, на столе лежит 1250 фишек, а в обувной коробке — всего 1000 долларов. Если никто ничего не заподозрит или не знает наверняка, разумно будет снизить стоимость одной фишки до 0,80 доллара (1000÷1250 долларов). Очевидно, что появление на столе большего числа фишек не сделало игроков богаче (хотя хозяин, несомненно, определенную выгоду получил, к чему я еще вернусь в следующей главе). Иными словами, вы не можете увеличить коллективное богатство, не увеличив запаса того, что имеет истинную ценность, в данном случае наличных в обувной коробке. Дополнительные фишки — всего лишь кусочки пластика, снижающие покупательную способность фишек, уже находящихся на игровом столе.
И наконец, последний, третий сценарий. Допустим, что во время перерыва в игре хозяйская собака подходит к столу и проглатывает несколько аккуратно сложенных там фишек, потому что они вкусно пахнут пиццей и кренделями. Никто из игроков не замечает недостачи до конца игры, пока не выясняется, что фишек стало меньше, чем изначально. В этом случае каждая оставшаяся фишка претендует на большую часть богатства в обувной коробке. Скажем, если собака слопала двести фишек (кстати, не такой уж нереалистичный сценарий, если вспомнить повадки моего лабрадора), их останется всего восемьсот, а в обувной коробке по-прежнему 1000 долларов. Стало быть, теперь стоимость одной фишки составит 1,25 доллара.
Основная мысль заключается в том, что изменение числа фишек на столе не влияет на стоимость содержимого коробки-кассы, то есть именно того, что больше всего интересует каждого игрока. Если провести аналогию с реальной жизнью, то фишки — это фидуциарные деньги, а наличные в коробке — товары и услуги в экономике. Людей интересуют автомобили, продукты питания, стиральные машины, плата за обучение в колледже и прочие вещи, имеющие реальную ценность. Деньги — это то, что мы отдаем, чтобы все это иметь. Если их предложение возрастает по отношению к количеству фактических товаров и услуг — из-за описанной выше коварной кампании нацистов, в результате бездумного печатания диктатором стотриллионных купюр или по любой другой причине, — то для получения такого же количества реальных материальных и нематериальных благ нам придется отдать больше денег.
Суть инфляции интуитивно понятнее, если рассматривать ее с точки зрения не роста цен (хотя это, безусловно, имеет место), а покупательной способности денег. Если широкий спектр товаров и услуг стоит вдвое больше, чем в прошлом году, то так же должно быть верно и то, что на доллар теперь можно купить в два раза меньше. На самом деле инфляция не ограничивается исключительно деньгами. Возьмем хотя бы пример с бонусными милями за частые перелеты. То, что происходит с ними в настоящее время, вполне можно расценивать как эквивалент инфляции. Начиная с 1990-х годов авиакомпании США стали начислять такие мили буквально за каждый шаг клиента (и подобная маркетинговая практика по-прежнему популярна). Вам могут предоставить бесплатные мили не только за полеты, но и за аренду автомобиля, проживание в гостинице, подачу заявки на получение кредитной карты, ее использование и тому подобное. Авиаперевозчики штамповали бонусные мили примерно так же, как диктатор Зимбабве печатал деньги. К 2001 году клиенты накапливали мили в четыре раза быстрее, чем использовали [«Fly Me to the Moon», Economist, May 2, 2002.]. (К слову, у большинства миль нет предельных сроков реализации, что отнюдь не способствует их активному погашению.) Еще в 2002 году, когда количество непогашенных бонусных миль росло с невероятной скоростью — на 20 % в год, Economist предупреждал: «При столь безрассудном росте денежной массы руководители Центрального банка страдали бы сильнейшей бессонницей, если бы не тот факт, что они, как правило, весьма преуспевают в деле взыскания двойных или тройных миль. Суть в том, что авиакомпании напечатали слишком много своей валюты. Они раздают больше миль, чем могут реально предложить в виде свободных кресел… А как известно любому студенту первого курса экономического факультета, чрезмерный рост денежной массы может привести к гиперинфляции либо девальвации» [«Frequent-Flyer Economics», Economist, May 2, 2002.].
Бонусные мили за частые перелеты не имеют внутренней стоимости (разве что только для тех людей, которые любят хвастаться тем, как далеко и часто летают) и олицетворяют претензию на нечто, действительно ее имеющее, — бесплатный перелет или повышение класса полета до уровня, при котором ваши колени не упираются в сиденье впереди, а бортпроводники более вежливы и улыбчивы. В условиях, когда количество предлагаемых клиентам бонусных миль стабильно растет, вероятны три варианта. Во-первых, авиакомпании могут увеличить количество бонусных мест (признаться, мне довольно трудно удержаться от смеха, когда я себе это представляю). Если бы их число росло примерно с той же скоростью, что и количество раздаваемых бонусных миль, то «цена» и наличие таких мест в основном не менялись бы. Тогда пассажиры могли бы рассчитывать, что в 2015 году смогут конвертировать мили в свободные места, как в 1990-м — на то же количество бесплатных миль при той же общей доступности. В контексте экономики в целом это было бы эквивалентом денежной массы страны, растущей теми же темпами, что и производство товаров и услуг. (Последний показатель, как правило, измеряется валовым внутренним продуктом — ВВП.) Если ежегодно и ВВП страны, и предложение денег увеличиваются на 3 %, то количество денег по отношению к товарам и услугам останется неизменным. В нормальных условиях это означает ценовую стабильность — ни инфляции, ни дефляции.
В реальности же авиакомпании не склонны урезать свои прибыли, раздавая пассажирам все больше бесплатных билетов. В итоге у нас остаются два варианта. Авиаперевозчики могут увеличить количество миль, необходимых для бесплатного перелета, что представляет собой классический пример инфляции. Цена билета в милях растет, и это означает, что каждая бонусная миля дешевеет. Как альтернативу авиакомпании могут оставить прежние цены на бонусные мили и нормировать доступные свободные места. Если для бесплатного перелета на Гавайи требуется налетать всего 15 тысяч миль, а типичный пассажир налетал целых 57 миллионов, многие бы захотели бесплатно смотаться на Гавайи — если бы не одно но: United Airlines предоставляет всего шесть бесплатных билетов в месяц. Эти места, указанные на сайте компании, по-прежнему дешевы (в милях), но, увы, мало кому удается их заполучить.
Это тоже соответствует реальности с точки зрения кредитно-денежной политики. Когда страна напропалую печатает деньги, цены взлетают, как только это же безответственное правительство пытается их обуздать законодательными мерами. В 2012 году в Венесуэле отмечался один из самых высоких уровней инфляции в мире, почти 30 % в год, что было обусловлено вполне понятными причинами. Президент-популист Уго Чавес пытался решить проблему путем объединения безрассудной монетарной политики с еще одним трендом не слишком продуманного государственного управления — контролем над ценами. Правительство Чавеса наложило ценовые ограничения на диапазон продуктов, в основном повседневного спроса, для малоимущих слоев населения. Это означало запрет на повышение цен на самые востребованные продукты, как обычно происходит, когда спрос превышает предложение. Они, наоборот, распродавались по сниженным ценам. А поскольку такие цены зачастую оказывались ниже стоимости производства, многие фирмы сокращали его объемы. Базовые продукты — молоко, мясо и туалетная бумага — практически исчезли с прилавков, что, по словам New York Times, «сделало поход в продуктовый магазин на редкость непредсказуемым предприятием» [William Neuman, «Price Controls Keep Venezuela Cupboards Bare», New York Times, April 21, 2012.]. Иными словами, Уго Чавес превратил молоко в нечто вроде бесплатного перелета авиарейсом United — в очень выгодную и приятную сделку, если, конечно, вам повезет раздобыть этот продукт по искусственно заниженной цене.
Все это отлично объясняет известное высказывание Милтона Фридмана о кредитно-денежной политике: «Инфляция всегда и везде чисто денежное явление» [Milton Friedman, Money Mischief: Episodes in Monetary History (New York: Harcourt Brace & Company, 1994), xi.]. Фридман, лауреат Нобелевской премии в области экономики за 1976 год, большую часть карьеры посвятил изучению взаимосвязи между предложением денег и ценами. В своей книге Money Mischief («Проказы денег») он кратко резюмирует свои выводы, сделанные в ходе изучения экономик разных стран на протяжении всей современной истории: «Инфляция возникает, когда количество денег возрастает значительно быстрее, чем производство продукции, и чем быстрее увеличивается количество денег в расчете на единицу продукции, тем выше уровень инфляции. Вполне возможно, это самое обоснованное утверждение, касающееся экономики» [Milton Friedman, Money Mischief: Episodes in Monetary History (New York: Harcourt Brace & Company, 1994), 193.].
Данное утверждение относится ко всем формам денег, а не только к бумажным. Инфляция или дефляция товарных денег происходит по тем же основным причинам: предложение того или иного конкретного продукта необязательно повышается или снижается синхронно с производством других товаров и услуг. Вернемся к консервированной скумбрии. Предположим, что в тюрьму направляется специальная гуманитарная помощь и каждый заключенный дополнительно получает по пятьдесят упаковок рыбных консервов. Несложно догадаться, что цена стрижки в этой тюремной «валюте» тут же подскочит, ведь теперь на то же число парикмахеров приходится намного больше упаковок скумбрии. Именно это, по сути, и произошло, когда европейцы обнаружили в Новом Свете золото и серебро. Начиная приблизительно с XV века, испанцы и португальцы вывезли из Северной и Южной Америки около 150 тонн серебра, за которое покупали в Европе все те же товары примерно в тех же количествах. В результате за следующие полтора столетия цены на них увеличились в шесть раз [C.R., «When Did Globalisation Start?» Free Exchange, Economist, September 23, 2013, https://www.economist.com/blogs/freeexchange/2013/09/economic-history-1.].
При любом заданном уровне производства в экономике цены будут расти и падать пропорционально предложению денег — с одной существенной оговоркой. (Да, вечно какие-то оговорки!) Соотношение между денежной массой и ценами также зависит от темпов обращения денег в экономике, или скорости обращения денег. Скорость имеет тенденцию повышаться — то есть один доллар быстрее проходит экономический цикл, — когда у потребителей и компаний уменьшается потребность (или желание) экономить и не тратить наличные (а также активы, близкие к наличным денежным средствам, такие как чековые вклады).
Чтобы было понятнее, вернемся опять к примеру со скумбрией сразу после того, как Красный Крест облагодетельствует каждого заключенного пятьюдесятью дополнительными упаковками консервов. У нас нет оснований полагать, что в обычных условиях скорость обращения скумбрии сильно изменится. Допустим, каждый заключенный оставляет пару упаковок в камере под нарами, чтобы в любой момент полакомиться жирной рыбкой, а остальные использует для торговли. Логично ожидать, что тюремные цены в консервах вырастут примерно пропорционально увеличению предложения скумбрии в результате поступления гуманитарной помощи. Но что, если в тюрьме произойдет сразу несколько серьезных потасовок и надзиратель пригрозит строгой изоляцией? В качестве меры предосторожности в случае лишения доступа к столовой многие заключенные решат пополнить запасы скумбрии. Теперь, когда число консервов в камерах вырастет, скорость их обращения снизится. В итоге увеличение предложения консервов в тюрьме не приведет к аналогичному росту цен, потому что многие упаковки будут выведены из обращения.
Скорость обращения — важнейшее звено между предложением денег и ценами. Все, что заставляет людей и учреждения держаться за деньги, замедляет скорость их обращения. Например, повышение уровня экономической неопределенности, как правило, побуждает банки, компании и потребителей накапливать денежные средства (и другие ликвидные активы [Ликвидность отображает, насколько быстро актив может быть конвертирован в наличные по прогнозируемой цене. Казначейские облигации более ликвидны, чем картина Рембрандта, независимо от их относительной стоимости, поскольку их можно практически немедленно продать заинтересованному покупателю по предсказуемой цене. А продажа картины Рембрандта по приемлемой цене может занять несколько месяцев или даже лет, потому что рынок предметов искусства относительно мал и узкоспециализирован.]) из-за страха, что доступ к кредитам может быть ограничен. С другой стороны, финансовые инновации, облегчающие процедуру конвертации активов в денежные средства, например кредиты под залог жилой недвижимости, повышают скорость обращения денег, потому что позволяют людям меньше откладывать на черный день (или, точнее, на ураган, сдувающий с дома крышу). Но при всем этом краткосрочные колебания скорости обращения денег все еще ставят в тупик. Как недавно заметил один известный макроэкономист, когда мы затронули эту тему, наблюдая, как наши дочери носятся по пересеченной местности, «да, мы действительно не понимаем природы данного явления» [К сожалению, экономисты даже в быту часто говорят на подобные темы.]. И это, надо сказать, отнюдь не малозначащее замечание, ведь колебания скорости обращения денег не позволяют точно предсказать, как увеличение или уменьшение денежной массы повлияет на цены хотя бы в краткосрочной перспективе.
До сих пор наше обсуждение давало нам основания полагать, что деньги не оказывают существенного влияния на реальную экономику. Конечно, скорость их обращения несколько усложняет ситуацию, но цены, как правило, довольно быстро приспосабливаются к предложению денег, а люди, соответственно, к меняющимся ценам. Никому не нравится гиперинфляция, но 10–20-процентная инфляция (или дефляция) не беда, если мы по-прежнему можем покупать и продавать все, что нам действительно нужно, пусть и по колеблющимся вверх-вниз ценам. Ничего ведь страшного, верно?
До определенного момента это, безусловно, так. Точно зная, что цены будут расти на 10 или даже 100 % в год, вы могли бы соответственно планировать свои расходы. Вы изначально ожидали бы, что работодатель будет ежегодно платить вам на 10 % больше, чтобы компенсировать рост цен. А любое реальное повышение зарплаты в зависимости от ваших конкретных заслуг будет оплатой сверху. Если вы занимаете деньги в банке и он взимает 4 % «арендной ставки» на заимствованный капитал, процентная ставка составит 14 %: 4 % «реального» процента в качестве цены кредита плюс 10 % в качестве компенсации за то, что покупательная способность долларов, которые вы вернете через год, будет на 10 % меньше, чем долларов, которые вы занимали. (Экономисты употребляют термин «арендная ставка», потому что заимствование денежных средств у финансовых институтов подобно аренде автомобиля в Avis или электроинструментов в Home Depot; вы платите за право использования того, что принадлежит другому, хотя в конечном счете обязаны вернуть взятое владельцу.)
Сейчас самое подходящее время для небольшого отступления, чтобы провести четкое различие между номинальными цифрами, которые не корректируются с учетом инфляции, и реальными показателями, которые таким образом корректируются. В приведенном выше примере номинальная процентная ставка (цена, рекламируемая на витрине банка) составляет 14 %, а реальная (реальная стоимость аренды капитала, принадлежащего кому-то другому) — 4 %. Любое сравнение цен с течением времени должно корректироваться с учетом инфляции. Кстати, этот факт обычно игнорируют голливудские студии. Знаете, какие ленты входят в первую пятерку самых кассовых (на внутреннем рынке) фильмов всех времен? [См. https://www.boxofficemojo.com/alltime/domestic.htm.]
«Звездные войны: пробуждение силы» (2015);
«Аватар» (1997);
«Титаник» (1997);
«Мир Юрского периода» (2015);
«Мстители» (2012).
Вам этот список не кажется несколько странным? В основном это действительно очень успешные фильмы, но «Мстители»? Неужели они имели больший коммерческий успех, чем, скажем, «Унесенные ветром»? Или «Крестный отец»? Или «Челюсти»? Нет, нет и нет. Дело в том, что Голливуд предпочитает делать вид, что каждый очередной блокбастер успешнее предыдущего. Один из способов это сделать — указывать кассовые сборы в зимбабвийских долларах, вдохновляя тем самым СМИ на заголовки вроде: «Фильм “Голодные игры” побил рекорд, принеся за выходные выручку в размере 57 миллионов долларов!» Но даже самые недалекие кинозрители с подозрением отнеслись бы к таким цифрам. Поэтому голливудские студии (и журналисты, которые о них пишут) приводят показатели в номинальных цифрах, благодаря чему недавно снятые фильмы выглядят успешнее, поскольку билеты на них стоят гораздо дороже, чем десять, двадцать или пятьдесят лет назад. (Когда в 1939 году на экраны вышел фильм «Унесенные ветром», цена билета составляла около пятидесяти центов.) Истинной же мерой коммерческого успеха являются кассовые сборы с поправкой на инфляцию. Выручка в 100 миллионов долларов в 1939 году впечатляет намного больше, чем аналогичная сумма в 2015-м. И каков же список самых кассовых американских фильмов всех времен с поправкой на инфляцию? [См. https://www.boxofficemojo.com/alltime/adjusted.htm.]
«Унесенные ветром» (1939);
«Звездные войны» (1977);
«Звуки музыки» (1965);
«Инопланетянин» (1982);
«Титаник» (1997).
В реальном выражении «Аватар» опускается на 14-е место, а «Мстители» аж на 29-е.
Точно так же должны корректироваться, или индексироваться, с течением времени с учетом инфляции и программы сбора или расходования денежных средств. В 1938 году, то есть на момент введения, федеральная минимальная заработная плата составляла 25 центов в час. Понятно, что в 2015 году на такой почасовой оплате далеко не уедешь, однако минимальная зарплата не корректируется с поправкой на инфляцию автоматически. Ее в законодательном порядке с учетом текущего роста цен изменяет Конгресс США. В результате в нашей истории были довольно длинные временные отрезки, когда минимальный размер оплаты труда не менялся, а цены росли (то есть минимальная заработная плата в реальном выражении снижалась). На приведенном ниже графике, составленном Министерством труда США, отображена долгосрочная разница между номинальной минимальной зарплатой и ее реальной покупательной способностью (в долларах по состоянию на 2015 год) [См. https://www.dol.gov/whd/minwage/chart.htm.]. Как видите, реальная стоимость минимальной заработной платы в 1968 году (10,97 доллара при пересчете в доллары 2015 года) была фактически выше, чем сегодня (7,25 доллара).
Источник: Министерство труда США, отдел оплат и нормирования рабочего времени, www.dol.gov/whd/minwage/chart.htm.
И все же рост и падение цен нельзя считать бедствием вселенского масштаба. Мы всегда можем подрегулировать цифры в зарплатном чеке так, чтобы все выглядело нормально. Если цены увеличиваются пятикратно, мы просто заплатим вам в пять раз больше, чем в номинальном выражении. Экономический эффект в этом случае не будет отличаться от эффекта обмена одной пятидолларовой банкноты на пять однодолларовых. А при падении цен все будет наоборот. Ваша зарплата уменьшилась в два раза? Не проблема, ведь и цены снизились на столько же. Кого волнует количество нулей в его зарплатной ведомости? Тогда о чем вообще говорить и зачем остальные двенадцать глав в книге?
Начнем с трех важнейших прорех в подобной логике. Во-первых, инфляция никогда не бывает абсолютно предсказуемой, следовательно, рост цен может усложнить и запутать все, что с ними связано (а это противоположно тому, что должны делать деньги). Во-вторых, дефляция создает те же проблемы, что и инфляция, а потом еще и дополнительные. Снижение цен нередко вынуждает людей и компании делать то, что плохо для экономики в целом и приводит к дальнейшему падению цен, провоцируя еще более разрушительное для экономики поведение потребителей, и тому подобному. Если бы экономисты начали снимать ужастики, то гиперинфляция и дефляция были бы представлены отдельными поджанрами. И наконец, последнее. Оказывается, манипуляции с предложением денег — когда людям просто выплачивают или выдают в кредит больше клочков бумаги — могут воздействовать на реальную экономику, причем существенно. От того, что вы раздадите больше фишек при игре в покер, долларов в обувной коробке не прибавится, однако вы сможете повлиять на то, как игроки будут делать ставки, а это, в свою очередь, непременно скажется на исходе игры.
Давайте по очереди проанализируем эти сложности. Инфляция как минимум неприятна уже потому, что требует от компаний и потребителей адаптации к изменяющимся ценам. И чем быстрее они растут, тем разрушительнее будет эффект. Если Берт, владелец фирмы Big Beef, замечает, что спрос на его сэндвичи повысился предположительно потому, что потребителям пришелся по вкусу особый соус и отлично поджаренные булочки, то его логической экономической реакцией станет увеличение объемов производства и повышение цен, что позволит получить более высокую прибыль. Берт начинает строительство второго подъездного окошка для обслуживания клиентов на автомобилях и придумывает новый сэндвич с антрекотом и с добавлением бекона.
Но подождите минутку. А что, если потребители стали покупать больше сэндвичей просто потому, что некомпетентное правительство бездумно штампует купюры достоинством в триллион долларов? Люди толкают перед собой набитые новыми банкнотами тележки (метафорические) и чувствуют себя (временно) настоящими богачами. Они хотят всего больше, и это никак не связано с особым соусом или вкусом булочек Big Beef. Цены растут в масштабах всей экономики. Сотрудники Берта начинают требовать повышения зарплаты; поставщики поднимают цены на бекон и говядину. Стоимость вводимых ресурсов повышается, и ни новое торговое окошко, ни новый сэндвич уже не кажутся такими прибыльными. Берт ошибочно принял всплеск новых расходов, вызванный увеличением денежной массы, за рост спроса на его продукцию. И это чрезвычайно важный момент. Цены в рыночной экономике должны передавать информацию, инфляция же затушевывает этот механизм.
А теперь рассмотрим отчасти связанное с инфляцией бедствие под названием панфляция, выявленное британской газетой Economist. С 1970-х годов снизилась стоимость не только американского доллара. Судя по всему, мы также страдаем от эпидемии размерной инфляции, при которой одежда с одинаковым размером на ярлыке с каждым годом становится все больше. Например, женские брюки 14-го размера в настоящее время в среднем на десять сантиметров шире, чем в 1970-е годы. Да-да, нынешний 14-й размер — это в прошлом 18-й, а 10-й — 14-й [Речь идет о британских размерах, но размеры в США претерпели аналогичные изменения.]. Думаю, ваша фигура со школьных времен изменилась; ваши брюки становятся больше, а размер остается тем же. Но почему? Судя по язвительному объяснению команды журналистов-расследователей Economist, «модные дома, судя по всему, считают, что женщины скорее раскошелятся, если смогут втиснуться в одежду, на этикетке которой указан меньший размер» [«The Perils of Panflation», Economist, April 7, 2012.].
Инфляция отметок — еще одна грань той же проблемы. Уровень академической успеваемости, который три десятилетия назад оценивался баллом C, сегодня, как правило, заслуживает B+, а то и выше. По данным студенческой газеты Harvard Crimson, средняя отметка в Гарварде A-, а наиболее часто выставляемая — А [Matthew Q. Clarida and Nicholas P. Fandos, «Substantiating Fears of Grade Inflation, Dean Says Median Grade at Harvard College Is A-, Most Common Grade is A», Harvard Crimson, December 3, 2013.]. По данным одного исследования, в наши дни во всех американских университетах максимально возможную оценку получают 45 % студентов — сравните с 15 % в 1960 году [«The Perils of Panflation», Economist.]. А если среднестатистические студенты все чаще имеют максимально возможный балл, то как работодателям и аспирантурам выявлять наиболее перспективных и талантливых? Опять механизм, предположительно призванный служить для передачи важной информации, ослабляется. Как отмечает Economist, «инфляция всех видов обесценивает все, что заражает. Она затуманивает информацию и в итоге искажает поведение людей».
Инфляция не только сеет хаос, но и нередко создает победителей и побежденных. Например, в случае инфляции отметок лучшие студенты в Гарварде получают А, но такой же балл ставят и посредственным студентам, которые в 1960 году не могли бы рассчитывать на балл выше C. Это, безусловно, несправедливо по отношению к самым выдающимся студентам. С денежной инфляцией дело, возможно, обстоит еще хуже: она снижает покупательную способность всех владельцев наличных, и особенно людей с низким уровнем доходов, у которых меньше, чем у богатых, возможностей хранить свое богатство в активах, стоимость которых растет пропорционально росту инфляции (например, в ювелирных изделиях или недвижимости). Любой человек, спрятавший под матрасом 1000 долларов, при 10-процентной инфляции к концу года останется с суммой, покупательная способность которой составит 900 долларов. Конечно, у него под матрасом по-прежнему будет десять сотен, но чистый эффект ничем не отличается от гипотетической ситуации, когда правительство пришло к нему и стащило одну из купюр.
Между тем инфляция, когда она непредвиденная, выгодна для заемщиков и убыточна для кредиторов. Предположим, банк выдает вам кредит на 100 000 долларов в условиях отсутствия прогнозируемой инфляции. Реальная процентная, или «арендная», ставка на этот капитал составляет 4 %. Что произойдет, если в этот период вдруг разразится 10-процентная инфляция? Согласно договору о кредитовании вы через год выплатите банку 104 000 долларов — но каждый из этих долларов потерял за это время 10 % своей покупательной способности. В реальном выражении выходит, что банк дал вам 100 000 долларов, а получил назад всего 93 600. Из-за постоянной многолетней инфляции и гиперинфляции во всей Латинской Америке было практически невозможно оформить кредитную карту, не говоря уже об ипотеке с фиксированной процентной ставкой. Ни один здравомыслящий кредитор не станет предоставлять кредит на тридцать лет (да и на один месяц по кредитной карте) в условиях неопределенности относительно покупательной способности денег, которые ему со временем будут возвращены.
Возникшую инфляцию крайне трудно обуздать, поскольку люди, ожидающие роста цен, будут вести себя так, что цены действительно вырастут. Если я предполагаю, что цены в следующем году будут на 10 % выше, я стану требовать заключения контракта, по условиям которого заемщик выплатит мне на 10 % больше. Мой работодатель, в свою очередь, повысит на 10 % цены на выпускаемый компанией продукт, и т. д. Инфляционные ожидания создают порочный цикл, который чрезвычайно трудно разорвать. Премьер-министр Китая Вэнь Цзябао сравнил инфляцию с тигром: если он вырвался из клетки, загнать его обратно очень сложно. А Карл Отто Похл, бывший президент Deutsche Bundesbank, немецкого федерального банка, описал борьбу с инфляцией как попытку затолкать зубную пасту обратно в тюбик [См. https://www.bundesbank.de/Redaktion/EN/Downloads/quotes_by_karl_otto_poehl.pdf?_blob=publicationFile.]. Какая бы из этих метафор ни пришлась вам по душе — с тигром или зубной пастой, — факт остается фактом. С инфляцией дело обстоит так же, как и со многими другими жизненными проблемами: лучше постараться избежать ее изначально, чем потом с ней бороться.
Так что давайте сразу договоримся: скромная инфляция — это неудобство, а сильная вредит экономике весьма существенно. Если бы нам с вами понадобилось емко, как для наклейки на бампер, сформулировать эту идею, мы написали бы нечто вроде: «Ненавижу подлецов — и инфляцию». Но именно в этом месте кредитно-денежная политика не поддается нормальной человеческой логике, а мы с вами подходим ко второму любопытному недостатку в рассуждениях: инфляция, может, и отвратительна, но дефляция еще хуже. Безусловно, подорожание второго бокала пива на 50 миллиардов долларов за то время, пока был выпит первый, сильно раздражает. А если бы цена пива неуклонно снижалась? Разве это не хорошая новость? Оказывается, вовсе не обязательно. Если цена на пиво падает из-за общего снижения уровня цен, ваша зарплата, по всей вероятности, также уменьшается. Падение доходов при падении цен, конечно, не проблема — равно как и рост доходов, сопровождающийся ростом цен, — но только если не учитывать одной весьма важной детали: долги-то наши, как правило, фиксированные (например, ваш ежемесячный платеж по ипотеке составляет 2153,21 доллара). Так что позвольте прервать ваши приятные мечты о снижающихся ценах на пиво и предложить поразмышлять о менее привлекательной череде событий. Вы меньше зарабатываете, ваш дом меньше стоит, другие ваши активы обесцениваются — а вам по-прежнему приходится каждый месяц относить в банк прежнюю сумму.
Фактически реальная стоимость вашего долга растет, потому что доллары, которые вы в итоге отдадите, будут стоить больше, чем те, что вы занимали. А это уже верный рецепт финансового краха. Когда достаточное количество домохозяйств оказываются в тяжелом финансовом положении и не могут выплачивать ипотечные кредиты, у банков начинаются проблемы, что сокращает возможности для кредитования платежеспособного бизнеса, делая его, соответственно, менее платежеспособным. Чтобы сводить концы с концами, все начинают продавать активы и в результате цены на них снижаются (как произошло с жилой недвижимостью во время финансового кризиса 2008 года). Экономический пожар распространяется на все большее число домохозяйств, компаний и финансовых институтов. К этому моменту падение цены на пиво становится уж очень слабым утешением, а на самом деле даже усугубляет проблему. Если цены на пиво стремительно снижаются, вы, скорее всего, предложите друзьям пойти в бар не на этой, а на следующей неделе. Владелец бара, видя, что в заведении стало меньше посетителей, снизит цены на пиво еще, внеся свой вклад в общую дефляцию. Начиная с 1989 года Япония страдала от вызванного дефляцией экономического недуга, который впоследствии окрестили «потерянным десятилетием». Как следует из названия, в этой незавидной ситуации страна пребывала довольно долгое время.
В знаменитой работе 1933 года экономист Ирвинг Фишер, основываясь на своих наблюдениях Великой депрессии, описал такое явление, как «дефляционно-долговая спираль». (Тогда, в период между 1930–1932 годами, цены в США упали на 30 % [Stephen G. Cecchetti, «Prices During the Great Depression: Was the Deflation of 1930–32 Really Unanticipated?», NBER Working Paper 3174, National Bureau of Economic Research, November 1989.].) Фишер предупреждал о порочном круге, в котором одни финансовые трудности порождают другие, превращая незначительный экономический спад в депрессию. Он писал: «Чем больше кренится экономическая лодка, тем сильнее тенденция к еще большему крену». Краткое изложение симптомов, которые Фишер связывает с возникновением дефляционно-долговой спирали, читается так, будто Стивен Кинг решил попробовать свои силы в текстах экономической тематики: «Продажи по крайне низким ценам, падение цен на активы, повышение реальных процентных ставок, увеличение продаж по крайне низким ценам, снижение скорости обращения денег, уменьшение чистой стоимости, рост числа банкротств, осада банков толпами вкладчиков, желающих забрать свои деньги, ограничение кредитования, искусственное снижение банками стоимости активов, растущее недоверие и всеобщая тенденция к накоплению» [«Irving Fisher: Out of Keynes’s Shadow», Economist, February 12, 2009.]. Не хватает только зомби с цепной пилой, верно?
Падение цен может заблокировать меру, которая нередко позволяет решить проблему обычных экономических спадов. В слабой экономике процентные ставки, как правило, снижаются из-за уменьшения спроса на кредиты: борющиеся за выживание компании и домохозяйства менее склонны заимствовать средства для расширения бизнеса или покупки больших домов. Но в условиях несильного экономического спада снижение процентных ставок становится естественным антидотом. Поскольку кредиты дешевеют, домохозяйства начинают все активнее покупать дорогостоящие товары: автомобили, стиральные машины и даже дома. А компаниям выгоднее в это время расширяться и инвестировать. Эти новые инвестиции и покупки и помогают оздоровить экономику.
Дефляция же сводит на нет действие этого естественного противоядия, повышая истинную стоимость заимствования, то есть реальную процентную ставку. Если банк рекламирует кредиты под 1 %, а цены при этом падают на 5 % в год, реальная процентная ставка составляет 6 %. Да, банк действительно возьмет с вас за аренду капитала на год плату в 1 %, но покупательная способность каждого доллара, который вы ему потом отдадите, будет на 5 % больше, чем у заимствованных вами долларов. В реальном выражении это довольно дорогой кредит, особенно если экономика в целом переживает не лучшие времена.
Почему бы банкам просто не корректировать номинальные ставки с учетом падения цен, как они это делают с поправкой на инфляцию? Почему бы банку не рекламировать процентную ставку в 4 % со знаком минус? Из-за дефляции возвращаемые вами деньги по-прежнему имели бы большую покупательную способность, чем те, которые вы занимали, а это означало бы прибыль в реальном выражении. Вам ведь только что весьма подробно объяснили, почему важны именно реальные цифры. И вот вы видите на витрине банка рекламное объявление: узнайте больше о наших кредитах с отрицательной процентной ставкой!
Увы, тут есть одна проблемка: номинальные процентные ставки почти никогда не бывают отрицательными. Чтобы проиллюстрировать это явление, давайте представим, что вы многообещающий молодой банкир и предлагаете, казалось бы, умную идею отрицательных номинальных процентных ставок своему боссу, главе отдела кредитования JP Morgan [После финансового кризиса 2008 года имели место случаи, когда номинальные процентные ставки становились отрицательными. В частности, тогда некоторые банки начали взимать небольшую плату за крупные депозиты. В результате вкладчики получали обратно меньше, чем приносили в банк — вот вам и отрицательная номинальная процентная ставка. На практике это напоминало плату за хранение, поскольку после 2008 года, в период экономических потрясений и неопределенности, у богатых вкладчиков было не слишком много других вариантов для безопасного хранения значительных сумм денег.].
Вы. Цены действительно снижаются на 5 % в год, но если мы установим номинальные ставки на уровне отрицательных 4 %, реальная ставка будет всего 1 %, и некоторые из наших клиентов, скорее всего, опять начнут брать у нас займы.
Босс. А вы, собственно, кто?
Вы. Я сотрудник банка, сижу в кабинке прямо напротив вашего кабинета.
Босс. Если я правильно понимаю, вы советуете нам дать кому-то взаймы миллион долларов под минус 4 %? Чтобы в итоге клиент вернул нам меньше, чем мы ему одолжили?
Вы. Ну да! Ведь из-за нынешней дефляции покупательная способность денег, которые он потом выплатит, будет на 5 % больше! В реальном выражении мы все равно будем иметь положительную доходность по этому кредиту!
Босс. Итак, вы советуете мне одолжить кому-то миллион долларов при условии, что через год он вернет 960 тысяч долларов?
Вы. Да! В реальном выражении мы все равно останемся в выигрыше.
Босс. Ладно, Эйнштейн, а не лучше ли просто оставить этот миллион в нашем хранилище? Тогда к концу года у нас будет весь миллион, а не 960 тысяч долларов.
Вы. Хм… действительно.
Босс. Миллион ведь больше, чем 960 тысяч?
Вы. Ну да, больше.
Босс. Так какой же болван станет выдавать кредиты и ждать, пока заемщики отдадут меньшую сумму, чем брали, если можно заработать больше, абсолютно ничего не делая?
Этот разговор можно продолжить, но, думаю, не стоит, так как вам наверняка предложат в кратчайшие сроки освободить рабочее место и отправят к сотруднику отдела персонала обсудить условия увольнения.
Эффект дефляции на реальные процентные ставки создает затруднения и для кредитно-денежной политики. Теоретически, когда экономика работает ниже своего потенциала, центральный банк, скажем ФРС, может нажать на экономическую педаль газа путем манипуляций с денежной массой и таким образом снизить процентные ставки. Однако тут центральные банки сталкиваются с той же дилеммой, что и коммерческие в связи с падением цен: номинальные ставки не могут быть отрицательными. По терминологии центральных банков это называется «нулевым пределом». При дефляции 4 % в год даже нулевая номинальная ставка приведет в результате к реальной ставке в 4 %, что, как правило, будет означать слишком высокую стоимость заимствования в период серьезных экономических проблем. Иными словами, дефляция ограничивает способность центрального банка нажимать на педаль акселератора, причем именно тогда, когда экономика нуждается в этом больше всего.
И наконец, последний недостаток: раздача бумажек, не имеющих внутренней стоимости, способна существенно повлиять на реальную экономическую активность. Можем ли мы сделать всех американцев богаче в долгосрочной перспективе, приписав ноль на каждой долларовой банкноте? Конечно же нет. Но в краткосрочной перспективе все гораздо интереснее. Рассмотрим для начала результаты знаменитого эксперимента с бебиситтерами. В 1977 году журнал Journal of Money, Credit and Banking опубликовал статью, в которой рассказывалось о кооперативе приходящих нянь в Вашингтоне. Члены кооператива обменялись друг с другом рабочим временем путем обмена специальными купонами [Joan Sweeney and Richard James Sweeney, «Monetary Theory and the Great Capitol Hill Baby Sitting Co-op Crisis», Journal of Money, Credit, and Banking, February 1977.]. Каждый такой купон «стоил» полтора часа работы приходящей няни — никакой другой ценности он не имел. (Насколько я знаю, это были просто симпатичные листы бумаги.) В определенный момент по техническим причинам, изложенным в вышеупомянутой статье, количество купонов в кооперативе начало уменьшаться. (Предложение денег снизилось.) Но что еще важнее, семьи-работодатели стали придерживать дефицитные купоны, опасаясь, что в будущем их окажется недостаточно для найма бебиситтера в особо важных случаях. (Скорость обращения тоже падала.) Это, понятно, еще сильнее усугубило проблему.
Как позже пояснил экономист Пол Кругман в другой статье для журнала Slate, люди накапливали купоны в ожидании будущих потребностей [Paul Krugman, «Baby-Sitting the Economy», Slate, August 13, 1998.]. Но все не могут копить что-то одно одновременно. (С чьими детьми будут сидеть бебиситтеры, если все придерживают купоны?) Кругман объясняет: «В результате большинство родителей старались пополнить свои запасы купонов на услуги приходящих нянь, по возможности приглядывая за детьми самостоятельно и отказываясь уходить из дома. Но решение одной пары куда-нибудь сходить означает шанс для кого-то другого предложить свои услуги — в результате няням стало трудно зарабатывать купоны. Осознав это, родители начали еще неохотнее использовать свои резервы купонов, прибегая к услугам нянь только в особых случаях и, следовательно, еще больше ограничивая их возможность заработать». Кооператив бебиситтеров столкнулся с явлением, эквивалентным спаду деловой активности. Если же говорить об экономике в целом, рациональная реакция одной семьи на слабеющую экономику (более редкие походы в ресторан, отсрочка покупки нового автомобиля и тому подобное) усугубляет экономические проблемы, поскольку рестораны и автодилеры вынуждены увольнять сотрудников, которые, в свою очередь, начинают тратить меньше денег и, следовательно, способствуют дальнейшему распространению болезни экономики. Так же, как в кооперативе бебиситтеров бережливость одного человека снижает доход другого — явление, ставшее популярным благодаря выдающемуся экономисту ХХ века Джону Мейнарду Кейнсу и известное как «парадокс бережливости».
Кооператив приходящих нянь из Вашингтона привлек к себе внимание тем, что ему удалось найти простое решение проблемы — выдавать больше купонов. По словам Кругмана, как только они начали это делать, родители с большей готовностью стали уходить из дома, оставляя детей на нянь, в результате чего возможности последних существенно расширились, и все были довольны. Помните, мы говорили о щелчках кнопок на компьютерной клавиатуре, посредством которых ФРС создает ранее не существовавшие деньги? С точки зрения намерений и целей Федеральная резервная система таким образом решает проблемы, весьма похожие на историю кооператива бебиситтеров. Конечно, ФРС не раздает деньги. Для снижения процентных ставок и вливания ликвидности в систему центральный банк использует кредитно-денежную политику (об этом мы подробнее поговорим в главе 5). И все же вас не может не поразить этот весьма странный факт: повышение доступности бумажек без внутренней стоимости — будь то купон кооператива приходящих нянь или доллары для крупнейшей экономики мира — существенно меняет поведение людей.
Таким образом, все вышесказанное приводит нас к интересному парадоксу, связанному с современными деньгами. Получается, что американский доллар — наихудшая из возможных форма денег. Он не имеет внутренней стоимости и по природе недефицитен. Нет никаких физических ограничений ни в скорости, ни в степени, в которой он может обесцениться. История полна примеров того, как правительства, когда позволяют бумажные деньги, начинают действовать не наилучшим образом. Взять хотя бы случай с Джорджем Вашингтоном и Континентальным конгрессом. (В период американской революции мятежные колонии печатали собственные бумажные деньги, континентальные. Со временем они настолько обесценились, что в лексикон вошло выражение not worth a continental [Что в переводе на русский означает «гроша ломаного не стоит». Прим. перев.].) Даже успешно решивший проблему вашингтонский кооператив приходящих нянь впоследствии пострадал от инфляции: переизбыток купонов привел к нехватке бебиситтеров, потому что слишком много людей хотели их нанять [«The Babysitting Co-op: Crises of Confidence», Economist, October 11, 2011.].
Как ни странно, доллар США можно считать и наилучшей формой денег. Он широко распространен и характеризуется предсказуемой покупательной способностью относительно широкой корзины товаров. С этой точки зрения доллар лучше золота или серебра (или консервированной скумбрии), потому что менее подвержен колебаниям стоимости, особенно дефляции. Ответственный центральный банк может увеличивать предложение денег любыми темпами, обеспечивая ценовую стабильность. Во времена экономических трудностей нужное число щелчков по компьютерной клавиатуре в нужный момент позволяет сохранить рабочие места и повысить доходы населения.
Конечно, определение нужного количества щелчков в нужное время сопряжено с немалыми трудностями. Фидуциарные деньги потенциально либо намного лучше, либо намного хуже товарных. В нестареющей экономической классике «Златовласка и три банкира» Зимбабве безрассудно штампует новые деньги и гробит экономику страны стремительной инфляцией, а Япония на протяжении двух десятилетий позволяет ценам дрейфовать вниз, из-за чего страдает от экономического кризиса. Златовласка же ищет управляющего центральным банком, способного установить именно такие цены, в которых нуждается экономика. Но оказывается, практически все, что касается назначения цен, гораздо сложнее, чем представляется поначалу.
Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna