23.03.2021 Обновлено 12.04.2024
Книга "Полночное небо" Лили Брукс-Далтон (2021) Глава 13
Глава тринадцатая. Полночное небо Лили Брукс-Далтон. / Good morning, midnight Lili Brooks-Dalton.
13
Итальянский Язык >> здесь <<
Прошло уже две недели на озере Хейзен – достаточно, чтобы исследовать в лагере каждый уголок, – а Августин никак не решался зайти на радиобазу. Он обходил ее стороной, словно за дверью маленькой хижины сосредоточилась неведомая, слишком мощная сила – исполинское ухо, улавливающее вещи, которых лучше не слышать.
В лагере не было телескопа – окошка в космос, – поэтому вместо работы Августин теперь играл с Айрис. Они наконец добрались до острова и понаблюдали за местными зайцами, хохоча над тем, как ушастые в панике разбегаются кто куда. Некоторые скакали по льду до самого берега, а потом скрывались в окрестных горах. Августин научил девочку играть в шахматы – в палатке нашелся походный набор, а парочку недостающих пешек заменили монетками. На берегу озера Августин и Айрис лепили снеговиков.
А еще они пировали. После скудных и однообразных обедов в обсерватории местное изобилие привело их в восторг. Здесь обнаружился целый паноптикум банок и баночек: тушенка, мясной рулет, жареные цыплята в рассоле, тунец; овощи всех видов, какие только приходили на ум, даже баклажаны и окра; энергетические и протеиновые батончики, печенье, мясной концентрат в брикетах; яичный порошок, сухое молоко, растворимый кофе, смесь для блинов. Запасы сливочного масла, топленого свиного сала и кондитерского жира тоже были невероятными.
Айрис влюбилась во фруктовые смеси, смаковала каждую вишенку в сиропе, довольно жмурясь и улыбаясь уголками рта. А Августина впечатлили ингредиенты для выпечки. Наконец-то у него появилась возможность готовить свежую, с пылу с жару, еду. Сперва он попробовал состряпать кекс, затем – пшеничные лепешки с изюмом и шоколадом, потом научился печь хлеб. Пищевой соды, как и муки, было полным полно – столько не съесть и десятку людей за десяток лет. Вдоволь нашлось и специй: лукового и чесночного порошка, красного и черного перца, корицы, мускатного ореха, карри, поваренной соли.
Августин много готовил лишь в детстве, с матерью, но сейчас все прелести процесса быстро вспомнились, заиграли новыми красками. Мать частенько затевала пир горой, а потом бросала начатое, отвлекаясь на что-то другое и оставляя сына разбираться с хаосом на кухне. Августин уже и забыл, что неплохо доделывал за матерью сложные блюда. Более того, он забыл, как ему это нравилось. Чувство было непривычным. Он давно уже ничем не увлекался по-настоящему.
Дни становились длиннее, а снег потихоньку исчезал. На окрестных холмах – тех, что пониже, – проклюнулась трава. Затем группками распустились первоцветы, разукрасив склоны, еще покрытые остатками снега. День весеннего равноденствия давно миновал, приближалось летнее солнцестояние, а с ним рука об руку – белые ночи.
Августин никогда не жил в Арктике в теплое время года; он всегда улетал на юг, как только наступало лето, и начинали курсировать грузовые самолеты. Звезды исчезали с неба на целый сезон, лишая его работы и всяких причин оставаться. И только сейчас он понял, как много тогда терял.
Пять лет назад он прибыл в обсерваторию Барбо – пожилой ученый на закате своей карьеры. Он искал покоя, хотел привести дела в порядок. Суровый климат манил – арктический пейзаж как нельзя лучше отражал душевное состояние Августина. Он мог бы попытаться спасти то, что осталось, – а вместо этого сбежал на остров у Северного полюса. Сдался. Всю жизнь, где бы он ни находился, его преследовали невзгоды. Не удивительно. Заслужил.
Августин смотрел, как Айрис носится по берегу, прыгая через камни, и его охватило странное чувство – радостное, но в то же время печальное. Он никогда еще не был так счастлив и одновременно так удручен. Это чувство напомнило ему о Сокорро.
Годы, проведенные в Нью-Мексико, запомнились ярче и острее всего. Только теперь, много лет спустя, ему наконец стало ясно, что в Сокорро он упустил самую лучшую возможность прожить жизнь, похожую на нынешнюю: сидеть у кромки озера, вдыхать ароматы весны, наблюдать за маленькой девочкой, чувствуя себя благодарным и довольным, чувствуя себя живым.
Однажды женщина по имени Джин вырвала его из мира спокойных размышлений и бросила в жаркое пламя чувств. Он не мог просто за ней наблюдать, он хотел был замеченным, хотел обладать ею. Она стала для него чем-то большим, чем очередной подопытной или числом, занесенным в статистику. Джин лишала его покоя, сбивала с толку. Он любил ее – конечно, любил. Теперь он мог честно себе в этом признаться.
Когда она забеременела, ей было двадцать шесть лет, а ему – тридцать семь. Что было у него за плечами? Родительский пример да собственные безжалостные эксперименты. Он боялся влюбляться, поэтому сказал, что не хочет быть отцом – никогда. Джин не заплакала – он это запомнил, потому что ждал от нее слез. Она лишь молча посмотрела на него большими грустными глазами. «Жизнь тебя поломала, – сказала она. – Как жаль». Она была права.
Августин нашел вакансию в Чили, в пустыне Атакама, где уже однажды работал, и как можно быстрее уехал из Нью-Мексико. Он постарался забыть о Джин. Прошло несколько лет, прежде чем он позволил себе думать о ней вновь – о том, как могла бы сложиться судьба и о том, что уже свершилось. О ребенке с его генами, который, возможно, унаследовал цвет его глаз, форму губ или носа, но который рос без отца. Августин пытался прогнать эти мысли из головы, однако они возвращались. В конце концов он все-таки позвонил в Сокорро… Узнать удалось немного. Джин покинула Нью-Мексико вскоре после того, как уехал он, но продолжала общаться кое с кем из бывших коллег. Они-то и рассказали, что одним ноябрьским днем где-то в Южной Калифорнии у нее родилась девочка.
Августин выяснил, где работала Джин. Долгие месяцы он носил бумажку с адресом в кошельке, рядом с водительскими правами. Дождавшись дня рождения дочери, он прислал ей в подарок самый дорогой любительский телескоп, на который хватило денег. В ответ – ни весточки, ни домашнего адреса. Джин не могла не догадаться, от кого подарок. Ей предстояло решить, рассказать ли об этом ребенку. Августин усомнился, что дочка о нем знает. Возможно, Джин солгала, что он умер, пропал во вражеском плену, годами бороздил моря. А может, поведала правду и сказала… что именно? Что он не хотел ребенка? Что не любил ни мать, ни будущее дитя?
Августин продолжил отправлять подарки. Никаких открыток – лишь ежегодные ценные подношения носительнице его генов. Время от времени он отправлял Джин чеки. Он знал, что она их обналичивает, но в ответ ничего не приходило. Лишь однажды она прислала простой белый конверт с фотографией внутри. Она отправила его в обсерваторию в Пуэрто-Рико, когда Августин уже перебрался на Гавайи, поэтому письмо пришло с опозданием в несколько месяцев. Девочка была похожа на мать. Наверное, к лучшему.
Следующий подарок, который Августин выслал в Калифорнию, вернулся с пометкой «недействительный адрес». С тех пор Джин не объявлялась. Августин в какой-то мере был даже рад. Каждый раз, отправляя подарок, он расписывался в своей неспособности дать дочери больше. Он оставался безликим адресом на конверте.
Страстная увлеченность, с которой начинался его карьерный взлет, уступила место одержимости. Он долгие годы чувствовал, что обречен на одиночество, и наконец смирился.
* * *
На земле неподалеку от лагеря начали вить гнездо две полярные крачки. Видимо, птицы решили, что все озеро принадлежит им, и когда Августин пытался подойти ближе, на него нападали две серо-белые пернатые бомбочки. Мелькая красными лапками и клювами, громко крича, они что было мочи хлестали его крыльями. К Айрис птицы относились не столь враждебно, а вот Августину доставалось. Его не раз клевали прямо в темечко, и в конце концов он раздобыл себе щит – нашел у палаток квадратный лист фанеры. Расклад изменился не в пользу птиц, и после нескольких стычек они сменили гнев на милость, позволив человеку приблизиться к гнезду. Сперва Августин удивился, как легко они сдались, потом решил, что птицам, проводившим всю жизнь в перелетах между Арктикой и Антарктикой, не слишком свойственно геройствовать. Строительство гнезда продвигалось очень бодро. Оставалось только гадать, как много повидали птицы во время своих путешествий и откуда у них брались силы, чтобы из года в год проделывать один и тот же путь. Августин поражался упорству этих небольших созданий, растивших потомство на краю света.
Одна из крачек повернула голову и уставилась на человека черной бусинкой глаза.
– Ты знаешь то, чего не знаю я? – спросил ее Августин.
Птица взъерошила клювом перья и отпрыгнула подальше.
Однажды утром солнце взошло и решило не садиться вовсе. Еще пару дней оно пряталось за горы, но горизонт не пересекало, а потом насовсем зависло в небе, не давая себе отдыха. С тех пор Августин окончательно утратил чувство времени. Он давно уже потерял счет часам – помнил лишь, что полярный день начинается в середине апреля. Точно так же он знал, что в конце сентября над озером начнут сгущаться сумерки. Солнце будет спускаться все ниже, пока полностью не исчезнет за горизонтом, вновь погрузив Арктику в долгую полярную ночь.
Время теперь ничего не значило. За ним стоило следить, чтобы оставаться на связи с внешним миром; учитывая, что попыток никто не предпринимал, часы и дни утратили всякий смысл. Естественным хронометром Земли всегда были свет и тьма, и Августин решил, что продолжит на них ориентироваться, несмотря на то, на какой широте находится. Зима его подкосила – ослабила иммунитет, сделала движения медленными, а настроение мрачным, – но как только солнце стало светить постоянно, он ощутил душевный подъем. Будто электрический разряд взбудоражил нервы. Жизнь потекла в приятном ритме: когда он чувствовал усталость – ложился спать, когда хотел прогуляться – навещал полярных крачек. А еще устроил что-то вроде веранды под открытым небом: водрузил у входа в палатку садовое кресло – слегка кособокое, сколоченное из кусков фанеры предыдущими обитателями лагеря, – да пустой ящик в качестве подставки для ног. Хорошенько закутавшись, Августин садился в кресло и, щурясь, устремлял взгляд на снежный покров озера. На смену холодным ветрам, гулявшим над долиной, вот-вот уже должны были прийти теплые.
Айрис тоже легко приспособилась к отсутствию ночей. Теперь она предпочитала долгому сну короткие, но частые перерывы на отдых. Она ела, когда Августин ставил перед ней тарелку; если голод приходил в другое время, она брала из продуктовых запасов печенье. Она много времени проводила на озере, иногда добиралась до острова, чтобы вспугнуть зайцев, с увлечением искала птичьи гнезда, которые всегда ютились прямо на земле. Ни деревьев, ни кустарников в округе не было – лишь низкие травы стелились вдоль земли, да торчали отовсюду каменные глыбы.
Полярная сова, которую путники заметили в первый день, стала такой же местной приметой, как и волчий вой в горах. Однажды светлой ночью – или днем – Августин проснулся от шума. Что-то большое и мохнатое с шуршанием задело борт палатки. Он сел и убедился, что Айрис спокойно спит. Похоже, это волк чесал бока об их жилище. Августин поежился: от зверя его отделяли лишь тонкий винил и прослойка изоляции, – затем пожал плечами и вновь погрузился в сон. Местные жители – четвероногие и пернатые – быстро свыклись с присутствием людей, Августин тоже начал привыкать к соседям.
Как-то раз проснувшись, он увидел, что снег полностью растаял. Озеро теперь звучало громче, лед шевелился и поскрипывал у берегов, его гладкая поверхность из бледно-голубой превратилась в тускло-серую, на ней появились лужицы талой воды. Наконец, ледяная корка треснула, и легкий ветерок заворошил в воде осколки со звуком, похожим на звон бокалов, – природа поднимала тост за наступление лета.
Однажды – Августин решил, что это было в начале июля, – над озером прогремел шторм, выбрасывая на берег окатанные льдинки, словно морскую пену из белого кварца. Вода омыла мягкую почву, и в окрестностях потеплело. Вскоре Августин уже сидел в садовом кресле в одном термобелье, а девочка шлепала голыми пятками по каменистому пляжу.
Когда озеро освободилось ото льда, Августин, вволю выспавшись и неспешно позавтракав, отправился на берег. Он перевернул лежавшую там лодку и обнаружил под ней подвесной мотор и пару весел, а в заброшенной сторожке – рыболовные снасти. Августин сложил все находки в кучу – кроме мотора, который показался ему неподъемным – и отнес к самой кромке воды. Айрис с восторгом за ним наблюдала. Потом они вместе, дюйм за дюймом, подтащили к воде суденышко.
– Как насчет форели на ужин? – подмигнул Августин.
Айрис радостно взвизгнула – впервые за все время их знакомства. Она пустилась в пляс, перепрыгивая с ноги на ногу, как будто земля вдруг стала обжигать ступни, и только на лодке можно было спастись. Наладив удочку, Августин положил в карман оранжевую блесну и закрепил на поясе острый охотничий нож. Затем сбегал в палатку за контейнером для улова, положив на дно несколько выброшенных на берег ледышек. Девочка уже сидела в лодке, сгорая от нетерпения.
Двинулись в сторону острова. Айрис сидела на носу и поглаживала пальцами поверхность воды. Интересно, плавала ли она до этого, думал Августин, мерно гребя. На фоне громады гор и широкой глади озера девочка казалась крошечной. Удивительно, как ее тоненькая шейка не ломалась под тяжестью головы.
Когда лодка отплыла достаточно далеко, Августин отложил весла и занялся удочкой. Мальчишкой он рыбачил и, повозившись немного с катушкой, вспомнил забытые навыки. Первый заброс получился неудачным, второй вышел гораздо лучше. Блесна с легким шлепком ударилась об воду. Августин начал потихоньку наматывать леску так, чтобы блесна на другом конце приплясывала. Айрис внимательно следила за его руками. Он снова забросил удочку, а затем передал ее девочке. Она охотно принялась накручивать леску. Так они и менялись: Августин забрасывал, Айрис наматывала, – и ждать им пришлось недолго. Леска дернулась, удочка нагнулась к воде – сперва легонько, а затем сильнее, пока кончик не оказался в нескольких дюймах от поверхности. У Айрис загорелись глаза. Она крепче схватилась за удилище и вопросительно посмотрела на Августина.
– Держи крепче и продолжай крутить катушку. Похоже, у тебя там здоровенная рыбина!
Чем ближе Айрис подтаскивала добычу, тем сильнее та сопротивлялась. Августин хотел было забрать удочку и довести дело до конца, но девочка неплохо справлялась сама. Вскоре рыба билась уже у самого борта. Августин достал сачок и вытащил рыбину. По-видимому, им попался арктический голец весом около пяти фунтов – длиннее, чем рука Айрис, и толще раза в два. Рыба яростно подпрыгивала на дне лодки, теряя силы, но истово пытаясь выскользнуть за борт. Августин вытащил нож и уже собирался вонзить лезвие у основания ее черепа, когда вспомнил, с каким сочувствием отнеслась Айрис к убитой волчице.
– Лучше отвернись, – сказал он девочке.
Она решительно мотнула головой.
Августин ножом перебил рыбе хребет, вытащил крючок у нее изо рта и проткнул жабры, сделав по небольшому надрезу на каждом боку. Он держал гольца над водой, пока кровь стекала темными, густыми струйками по чешуе, капая с хвоста в прозрачную студеную воду. Августин взглянул на девочку: она так забавно морщила носик, что он рассмеялся.
– Прости, но люди не едят живую рыбу.
– Следующую я убью сама, – парировала Айрис.
Августин положил гольца в припасенный контейнер, льдинки на дне которого тут же порозовели, сполоснул в озере руки и нож, а затем убрал лезвие в рукоятку.
– Готово, – выдохнул он. – Теперь ты закинешь удочку?
Он показал, как сперва прижать леску указательным пальцем – и в последний момент отпустить. Девочка нетерпеливо кивнула.
– Знаю, знаю. – Она махнула рукой, чтобы Августин посторонился.
* * *
Вернувшись, они устроили пир горой: запекли рыбу, открыли банку зеленого горошка, развели картофельное пюре из порошка, добавив много чесночной приправы, – а после ужина уселись у палатки, наблюдая, как по водам озера светлыми змейками пробегает рябь. Когда чуть позже Августин проснулся в садовом кресле, он не мог понять, сколько времени провел на улице. По воде по-прежнему бежала легкая зыбь, солнце все еще припекало его голые ступни. Небольшое стадо овцебыков пришло напиться из озера. Животные столпились на противоположном берегу. Августин пониже надвинул на лоб широкополую шляпу, найденную в продуктовой палатке, и присмотрелся. Он насчитал восемь животных. А потом разглядел детеныша – тот прижимался к матери, едва заметный среди косм ее лохматой, еще не полностью слинявшей зимней шубы. Августин хотел позвать Айрис, но ее поблизости не оказалось. Наверное, спит, решил он. Встал с кресла, опершись руками о грубо сколоченные фанерные подлокотники, и спустился к кромке воды.
Животные утоляли жажду на мелководье. Маленький теленок нетерпеливо рыхлил копытцем землю, мыча и зарываясь мордой в мохнатый материнский бок.
– Umingmak, – пробормотал Августин.
Так инуиты называли овцебыков. Он понятия не имел, откуда узнал это слово и зачем его запомнил. Буквально оно значило «бородачи».
Августин провел рукой по своей клочковатой бороде, по длинным космам шевелюры – еще густой, несмотря на возраст. Он улыбнулся и на всякий случай ощупал уголки рта – убедиться, что все сделал правильно.
Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna