01.09.2022 Обновлено 12.04.2024
Книга "Полночное небо" Лили Брукс-Далтон (2021) Глава 6
Глава шестая. Полночное небо Лили Брукс-Далтон. / Good morning, midnight Lili Brooks-Dalton.
6
Итальянский Язык >> здесь <<
Салли работала в отсеке связи. Она перемещалась от одного компьютера к другому, слегка согнув колени, переплетя ноги в области лодыжек, и загребая руками, как пловчиха. Заплетенные в косу волосы парили за спиной, а рукава комбинезона, обвязанные вокруг талии, колыхались, словно щупальца. «Этер», все еще находясь в поясе астероидов, удалился от Юпитера настолько, что данные с зондов, оставленных на спутниках, начали приходить с задержкой. Приемников достигала уже устаревшая информация, и по мере приближения корабля к Земле временной разрыв увеличивался. Салли все меньше внимания уделяла зондам и все чаще проверяла земные радиочастоты. Не ограничиваясь частотами, относящимися к Сети дальней космической связи, она вновь и вновь прочесывала весь используемый на Земле диапазон. Раньше она обязательно услышала бы всякого рода шумы: болтовню по спутниковой связи, случайные обрывки телевизионных передач, высокочастотные и сверхвысокочастотные сигналы, которые просачивались через ионосферу в открытый космос. Хоть что-нибудь, думала Салли. Тишина казалась противоестественной – ее просто не могло, не должно было быть.
Все тревоги Салли держала при себе. Да и толку обсуждать безмолвные синусоиды волн – чтобы коллеги только подтвердили, что дело дрянь? Но сами попытки поймать сигнал хоть как-то разнообразили череду унылых дней, помогали спастись от безделья. Салли надеялась, что ближе к Земле получится что-то узнать. Забавно, думала она, какой бессмысленной теперь казалась возня с зондами. Она отдала бы их все до единого, все полученные данные до последнего байта, все новое, что удалось открыть, – за один-единственный голос в динамиках. Всего один. Это не было минутной слабостью или преувеличением – Салли пошла бы на это, не задумываясь. В начале пути она искренне верила, что нет ничего важнее межпланетных исследований; теперь что угодно казалось важнее. Дни напролет вокруг не было ничего, кроме двоичного кода от далеких машин-скитальцев да космических лучей, рождаемых звездами и планетами.
Путь на «Маленькую Землю» пролегал по лабиринту коридоров космического корабля, мимо, на первый взгляд, пустых стен, скрывавших в себе сложную электронику, – словно внутренние органы под светло-серой обшивкой. Салли нырнула в тепличный отсек со множеством контейнеров для выращивания аэропонических овощей и, развязав узел на талии, нырнула руками в рукава комбинезона. Приблизившись ко входному узлу центрифуги, она ухватилась за одну из металлических перекладин, прикрученных к обитым мягким материалом стенам, затем развернулась и ногами вперед проплыла в модуль, соединявший основную часть корабля с «Маленькой Землей». Там она прыгнула в небольшой туннель-колодец, с каждым мгновением все сильнее ощущая, как возвращается гравитация, и наконец, с глухим шлепком приземлилась на специальную подушку, аккурат между диваном и тренажерами. Ступни сразу притянуло к полу, как будто вместо подошв на ботинках крепились присоски. Салли застегнула верх комбинезона и перекинула на плечо тяжелую, как канат, косу.
Едва вернулось притяжение, Салли ощутила смертельную слабость, словно бежала несколько часов подряд и вдобавок не спала неделю, и присела рядом с Тэлом, притворившись, что на диван ее привела отнюдь не усталость, а желание посмотреть, как коллега дойдет до финиша. Два года в космосе не прошли бесследно: Салли чувствовала, что мышцы теряют тонус, а здоровье ухудшается. Может, она и была на пике формы в начале полета, но теперь уже нет. На мгновение пришла мысль, что придется снова привыкать к круглосуточной земной гравитации… Идиотская мысль, совершенно бессмысленная.
Тэл бросил джойстик на пол и повернулся к Салли.
– Хочешь, во что-нибудь сыграем?
Она помотала головой.
– В другой раз.
Тэл вздохнул, а через секунду снова уставился на экран. Салли прошла вдоль кольца центрифуги на кухню – туда, где сидели Харпер с Тибсом. Оба читали – Харпер уткнулся в планшет, а у его друга в руках красовался томик Азимова в бумажном переплете. Тибс в свое время убедил начальство, что в полет необходимо взять книги, игнорируя недовольные стоны коллег по поводу нехватки свободного места. Он до последнего стоял на своем, и, так как раньше Тибс никогда ни с кем не спорил, надзорный комитет миссии встал на его сторону. Лишний груз оформили в документах как «психологически необходимый инвентарь». Остальные еще долго подтрунивали над Тибсом по этому поводу. Теперь, глядя, как он переворачивает страницу за страницей, Салли снова вспомнила загадочную фразу – «психологически необходимый инвентарь». А ведь они столкнулись с проблемой, с которой доселе не встречался человеческий разум. Какие тренировки могли бы облегчить их участь? Глупо, конечно, но вдруг именно эти полные вымысла стопки бумаги, изготовленной из когда-то зеленевших на Земле лесов, – вдруг именно они помогали Тибсу ощущать себя ближе к дому?
Салли присела на скамейку, и коллеги отвлеклись от чтения.
– Как дела в отсеке связи?
– Как обычно. – Она пожала плечами. – Вы, ребята, уже поужинали?
Оба кивнули.
– Я кое-что для тебя припас, – сказал ей Харпер. – Хотел сообщить по рации, что мы садимся за стол, но решил не отвлекать.
На кухонной стойке дожидалась тарелка: несколько кусочков синтетического мяса, аэропоническая капуста и горка сублимированного картофельного пюре.
Салли поневоле улыбнулась, увидев, как аккуратно разложены продукты.
– Красота! – похвалила она и вернулась с тарелкой к столу.
– Это все он. – Тибс кивком указал на Харпера. – Наш капитан сегодня в ударе.
– Вижу-вижу. – Салли отправила в рот полную ложку пюре, затем подцепила капустный лист.
– Да ладно вам, – притворно засмущался Харпер – а может, и действительно засмущался, сложно сказать.
Он отложил планшет и громко, чтобы все в центрифуге услышали, спросил:
– Кто-нибудь хочет в картишки?
Впрочем, смотрел он только на Салли, зная наперед, что согласится она одна.
Тэл отказался, Тибс – тоже. Из-за шторы спальной ячейки Деви донеслось еле слышное «Нет, спасибо».
– А ты что скажешь, Салливан?
– Хорошо, давай через пару минут.
Голос Деви прозвучал так безжизненно, что Салли забеспокоилась. Она постучалась к подруге.
– Можно войти?
И, не дожидаясь ответа, проскользнула за штору. Деви лежала, крепко обхватив подушку и уткнувшись в нее носом.
– Заходи, – запоздало шепнула она.
– Чем сегодня занималась? – спросила Салли, усевшись на койку.
Деви молча пожала плечами.
– Ты что-нибудь ела?
– Угу. – И снова тишина.
Минуту спустя Деви вдруг попросила:
– Расскажи что-нибудь.
Салли немного подождала, но к просьбе ничего не прибавилось. «Расскажи что-нибудь», и все. Она легла на спину, закинув руки за голову, и задумалась, о чем бы таком рассказать. Для Деви годилось не все – о том, что касалось Земли, рассказывать, пожалуй, не стоило.
– Помнишь куст желтых томатов, который никогда не плодоносил? Сегодня я заметила, что он зацвел. Так что, может, не все потеряно. Тэл говорит, что мы скоро выйдем из пояса астероидов. Через пару недель или чуть позже.
Салли подняла ноги, уперлась ступнями в потолок и посмотрела на свои резиновые слипоны – такая пара была у каждого члена экипажа. С этого ракурса они смотрелись необычно, словно копытца какого-нибудь пришельца. Опустив ноги на койку, Салли продолжила:
– Зонды на лунах Юпитера все еще передают сигнал, причем данных поступает так много, что порой страшно приниматься за работу. Трудно за всем уследить.
Она замолкла, внезапно испугавшись, что разговор свернул не туда, однако Деви по-прежнему молчала.
Салли решила сменить тему.
– Я сегодня наткнулась на Иванова, когда он выходил из уборной, – сказала она, заговорщически понизив голос. – Я в буквальном смысле на него налетела. Он на меня рявкнул, будто это я виновата, что у нас на корабле так тесно. Он, наверное, был бы рад остаться тут один-одинешенек – срывал бы злость на каменюках в лаборатории.
Сработало: Деви хотя бы повернула голову и даже улыбнулась краешком рта.
– На свои каменюки он не злится, – прошептала она.
Подруги тихо хихикнули. Но улыбка лишь на мгновение задержалась у Деви на губах, а потом увяла.
– Думаю, Иванов такой сердитый, потому что проще быть злым, чем признать свой страх. – Деви замолкла и крепче прижала подушку к груди. – Прости, я очень устала. Спасибо, что заглянула.
– Дай знать, если что-то понадобится, – сказала Салли и выскользнула в коридор.
Харпер ждал за столом, тасуя карты, с листком для подсчета очков наготове.
– Начнем?
– Ага. Ух, кому-то сейчас не поздоровится – угадай, кому?
Шутка вышла натужной. Салли все еще переживала за Деви. Оставшийся на тарелке ужин, который и так был еле теплым, совсем остыл. Салли не сильно расстроилась и, отправив в рот сочный капустный лист, вытерла с губ брызги оливкового масла.
Играли, как обычно, в рамми. Первый раунд остался за Салли, второй – тоже. Через час Тибс отправился спать, пожелав коллегам спокойной ночи. Харпер снова раздал карты, и когда он выложил пикового туза, Салли вдруг вспомнила, как в детстве научилась раскладывать пасьянс.
Серебристый интерьер корабля на мгновение растаял, и она увидела научную станцию на просторах пустыни Мохаве. Изящные, с заостренными ноготками пальцы матери быстро раскладывали карты по столешнице «под натуральное дерево».
Однажды – Салли тогда было восемь лет – мать решила научить ее раскладывать пасьянс «Солитер». Они вдвоем жили в домике посреди пустыни. Мать работала на Сеть дальней космической связи НАСА, долгими часами трудясь на станции в Голдстоуне. В тот день на улице стояла нестерпимая жара, а Джин – Салли называла маму по имени – готовилась все утро провести на совещаниях. Ей не с кем было оставить маленькую дочку, и некого попросить отвезти ее домой, поэтому Джин одолжила у одного из практикантов колоду карт. В перерыве мать отвела Салли в свой кабинет – по сути, небольшую каморку – и показала, как раскладывать пасьянс. Притворяясь, что внимательно слушает, Салли рассеянно вертела в руках мамин бейджик с надписью «доктор Джин Салливан».
– Кладешь карты черных мастей на красные, а красные – на черные, строго в порядке старшинства, пока не соберешь четыре комплекта карт, начиная с тузов. Все понятно, медвежонок?
Вообще-то, Салли знала, что делать: этот пасьянс ей уже показывала няня. Но когда Джин предложила объяснить правила, девочка энергично закивала. Ведь это означало пять лишних минут, проведенных с матерью. Салли не боялась оставаться одна в кабинете – она успела к нему привыкнуть. Просто чем ближе к матери, тем лучше. Они всегда были только вдвоем, и девочке это нравилось. Ее не беспокоило, что с ними нет отца: другой жизни она не знала.
Харпер взял со стола карты, и Салли наконец сосредоточилась на комбинации, которая уже была у нее на руках: червовые девятка, десятка и валет. Она положила их веером на стол, взяла карты из колоды, затем покрыла выложенный Харпером туз черной масти своими тремя картами. Салли посмотрела поверх карт и встретилась взглядом с Харпером. На его лице проступили глубокие морщинки, и она попыталась разгадать их, словно шифр. Три изогнутых тире над бровями, пара скобочек у рта и полдюжины дефисов, лучами разбегавшихся у глаз. Одну из русых бровей рассекал тонкий шрам, еще один виднелся за щетиной на подбородке.
– О чем задумалась? – внезапно произнес Харпер.
Вопрос застал ее врасплох и показался очень личным. Так мог бы спросить любимый человек. Салли почувствовала себя беззащитной и, моргнув, ощутила внезапную влагу на ресницах – слезы, которые она не хотела никому показывать. Чтобы голос ее не выдал, она подождала, пока отпустит комок в горле.
– Мне вспомнился Голдстоун. В детстве я там жила, неподалеку от научной станции. Мама работала в Центре по обработке радиосигналов.
Харпер не отводил взгляд. Его глаза были бледно-голубыми, стального оттенка.
– Яблочко от яблоньки…
Он не спешил брать карты из колоды – ждал продолжения рассказа.
– Однажды летом мама учила меня раскладывать «Солитер». Я вообще-то уже знала правила, но мне очень хотелось ее внимания. Поэтому я притворилась, что впервые слышу о пасьянсах. – Салли рассеянно перекладывала карты. – Звучит смешно, но тогда я бы все отдала, чтобы провести с ней лишние две минуты… А потом она вышла замуж, родила девочек-близняшек и совсем забросила карьеру. К тому времени я уже подросла, а ей стало интереснее возиться с малышами, а еще… Даже не знаю. Наверное, я больше не нуждалась в ней, как прежде. И с ее стороны я чувствовала то же самое.
Харпер медленно поднял карту, взглянул на нее и положил обратно.
– Сколько тебе тогда было?
– Когда мама вышла замуж – десять. Отчим отвез нас обратно в Канаду, откуда родом мать. В старших классах они встречались, но потом она поступила в магистратуру и в конце концов оказалась в Голдстоуне, со мной в придачу. Думаю, в какой-то момент она просто сдалась. Возможно, надеялась, что жизнь станет проще, когда я немного подрасту, а она хорошо себя зарекомендует в НАСА. Однако стало еще сложнее. Работы – не продохнуть. И тут появился мужчина, мой будущий отчим, такой весь из себя идеальный, дожидавшийся столько лет. Он все эти годы вздыхал по ней – звонил, отправил кучу писем. И, наконец, добился своего. Мать уволилась, уехала на север. Вышла за него замуж. Прошло совсем немного – и родились близняшки. Мне тогда не было и двенадцати.
Складки на лбу у Харпера дернулись, взмыли вверх. Салли не отрывала взгляда от карт, чтобы спрятаться от его сочувствия. Прекрати болтать, отругала она себя. Совершенно обыденная история – заурядное детство, замужество матери, новые дети, – но Салли до сих пор с горечью вспоминала, как пришлось уехать из Голдстоуна в холодную, далекую Канаду. Как ее обожаемая, гениальная мать посвятила всю себя двум орущим младенцам. Как в семье появился отчим, который, конечно, был добр к Салли, однако держался с ней немного прохладно. Да, он не изображал строгого папашу, но ее жизнью почти не интересовался. Не был настолько суров, чтобы она его возненавидела, – но и полюбить она его не смогла.
Салли вспомнила, как они с мамой садились в ржавый зеленый «эль камино» и ехали смотреть на звезды – только вдвоем. Пикап с опущенными стеклами рассекал пустыню, и, когда ветер трепал длинные мамины волосы, девочке казалось, что в салоне беснуется темный вихрь, хлеща провисшую обивку и стремясь вырваться из окна в ночную сушь.
Мать и дочь выходили из машины, устанавливали телескоп и, расстелив одеяло, проводили несколько долгих часов в пустыне. Джин показывала Салли планеты, созвездия, газопылевые облака. Время от времени в объектив телескопа попадала МКС: мелькала яркой вспышкой, а затем устремлялась дальше – сиять над другими частями земного шара. После таких поездок Салли приходила в школу уставшая, но довольная. Мама открывала ей целую вселенную! Учебный день пролетал незаметно, как во сне.
В Канаде, когда мать посвятила все свободное время близняшкам, Салли уже сама вытаскивала телескоп на обледенелую веранду второго этажа. Сосны свешивали на деревянный настил игольчатые лапы, заслоняя горизонт. Девочке было непросто различать созвездия, и все же, пусть неузнанные, они ее успокаивали. В этом царстве холода и одиночества она видела над головой ту же звездную карту – хотя широта сменилась, знакомые ориентиры остались. Салли по-прежнему могла найти Полярную звезду, сверкавшую над лохматыми верхушками сосен-великанов.
– Хватит обо мне, – сказала Салли Харперу.
Капитан выложил на стол комбинацию и сбросил карты.
– А у тебя были… у тебя есть братья и сестры? – спросила Салли, попытавшись заполнить паузу и узнать что-нибудь взамен, словно они вели счет: очко за каждую крупицу личной информации, которую удастся добыть.
– Да, – ответил Харпер – после паузы, как будто находясь в раздумьях. – Два брата и сестра, – наконец, добавил он.
Салли молча ждала, и спустя пару ходов Харпер продолжил:
– Моих братьев уже нет в живых, но было бы странно о них не вспомнить. Один умер от передозировки несколько лет назад, а другой утонул, еще когда мы были подростками. Сестра сейчас живет в Мизуле со своей семьей. У нее чудесные дети, две девочки. А вот муж – тот еще засранец.
Капитан выложил на стол комбинацию.
– Как тебе такое, Салливан? – лукаво улыбнувшись, спросил он, хотя прекрасно понимал, что она все равно выигрывает.
Салли усмехнулась.
– Размечтался!
Она подумала, не спросить ли, кто в его семье был старшим ребенком, но это и так было ясно. Конечно же, он – их бравый капитан. Это проявлялось в том, как он руководил командой, как направлял своих коллег, будто несмышленых птенцов, отбившихся от стаи. Старший брат, который потерял двух младших. Харпер не отсиживался в задних рядах; нет, он неизменно выходил вперед, вел людей за собой и всегда их защищал.
Салли вспомнился тот краткий чудесный отрезок жизни, когда она была единственным ребенком у матери. На зубах снова захрустел песок, иголочки звезд усеяли бархат ночного неба. Стоило закрыть глаза – и она улетела бы туда, затерялась в лабиринтах памяти. Сидя рядом с матерью у пикапа, искала бы Малую Медведицу – первое созвездие, которое научилась находить.
Однако Салли не стала погружаться в воспоминания. Ее глаза были по-прежнему открыты, и она не отрываясь смотрела на сидевшего напротив мужчину, цепляясь, словно за спасательный круг, за каждую черточку его лица, шеи, ладоней. Седина уже тронула его рыжевато-русые волосы, оттеняя их цвет серебристыми нитями. Он сильно оброс – последний раз Тэл постриг его много месяцев назад, когда корабль пересекал орбиту Марса. Волосы торчали во все стороны непослушными лохмами, как будто капитан только что встал с кровати. Особенно выделялся один вихор, который пружинил, стоило Харперу пошевелиться. Салли видела нечто подобное на голове у дочки, когда та была совсем крохой. Мысли неизменно возвращались в прошлое, увлекая в пучину тоски о том, что потеряно навсегда.
Партия завершилась, и после подсчета очков оказалось, что Харпер все-таки вырвал победу с небольшим перевесом.
– Уфф… Я уж решил: если проиграю – завяжу с картами. – Он начал собирать колоду. – Еще партию?
Салли пожала плечами.
– Ну, давай еще разок.
Капитан начал сдавать карты. Закатанные по локоть рукава открывали густую светлую поросль на его предплечьях; на крепком запястье поблескивали часы – те же, что и в Хьюстоне. Харпер надевал их каждый день и неизменно поворачивал циферблат на внутреннюю сторону запястья. Кисти рук у капитана были широкими, с огрубевшей кожей на ладонях и подушечках пальцев, ногти он подстриг почти под корень. Салли задумалась, о ком он скучает, какую жизнь оставил позади. Кого он вспоминал, когда молчал, как сейчас? Друга? Возлюбленную? Наставника? Его послужной список, как и регалии любого из коллег, она помнила наизусть, но одно дело знать, что он защитил диссертацию в сфере авиации и космонавтики и воевал в рядах ВВС, а совсем другое – узнать его по-настоящему. Мечтал ли он пойти по стопам отца? Сколько раз в жизни влюблялся? О чем грезил в юности, любуясь закатами в Монтане?
Салли было известно, что Харпер совершил больше космических перелетов, чем кто-либо еще за всю историю, что готовит он лучше, чем она, отвратительно играет в рамми, сносно – в юкер и вполне недурно – в покер. Но она понятия не имела, о чем он строчил в свой блокнот на пружинке и о ком думал перед сном.
Расспросить его она не решалась, поэтому лишь представляла, какими могли бы быть его ответы: да, он любил своего отца и очень тосковал, когда тот умер. Мать еще жива; они не были особенно близки. Влюблялся он несколько раз. Впервые – подростком, и чувство это ярко пламенело какое-то время, пока однажды не угасло. Второй раз он влюбился около тридцати, и дело дошло до предложения руки и сердца. Девушка согласилась, – а потом переспала с одним из его коллег, оставив Харпера с разбитым сердцем и настороженным отношением к женщинам. Что до третьего раза – все было написано у него на лице, но Салли отказывалась это замечать.
Из всех вопросов, роем круживших в голове, она выбрала один:
– О чем ты больше всего скучаешь, когда вспоминаешь дом?
– Больше всего я скучаю по своей собаке, Бесс, – ответил Харпер. – Шоколадный лабрадор. Она у меня уже восемь лет, а до этого моим питомцем была ее мать. Глупо, но я безумно скучаю по старушке Бесс. За ней присматривает мой сосед – она и ему почти как родная. Я никогда так хорошо ни с кем не ладил, как с ней.
На другом краю центрифуги Тэл выключил приставку и побрел в уборную. Затем вышел, мрачный и сонный, кивнул коллегам, удалился в свою спальную ячейку и задернул штору.
– А ты по кому скучаешь больше всего?
– По моей дочке Люси. А еще – мне дико не хватает горячей ванны.
Харпер рассмеялся.
– А я бы предпочел поход в горы. Или прогулку по полю. – Понизив голос, он продолжил театральным шепотом: – Я бы спихнул Иванова за борт за чертовых пять минут в чистом поле.
Салли чуть слышно хихикнула. А когда через пару мгновений, словно по заказу, в центрифугу пожаловал Иванов, она уже не смогла сдержать хохот. Иванов размашисто прошагал мимо, мрачно уставившись перед собой, и молча отправился спать. Харпер посмотрел на Салли с шутливым осуждением.
– Тише!
Она сжала губы, чтобы не расхохотаться снова. И вдруг вспомнила недавние слова Деви – о том, что Иванов на самом деле напуган, – и смеяться совсем расхотелось. Не принимают ли они печаль за враждебность?.. Свет за его шторой погас.
– Расскажи о муже, – внезапно попросил Харпер, вытянув карту из колоды.
– Бывшем муже, – поправила Салли.
Мысли о Джеке напоминали минное поле, усеянное обидами и смертоносными осколками былого счастья. Стоило ей вспомнить светлую, мирную сцену: Джек спит на диване, а двухлетняя Люси – у него на груди, посапывая в унисон с отцом, – как тут же волной накатывала горечь. С тех пор, как дочке стукнуло восемь месяцев, она ни в какую не хотела засыпать на руках у матери. Салли решила сменить тему.
– Так и вижу, как ты скачешь на черном жеребце по огромной ферме в Монтане, а Бесс несется рядом… Знаешь, меня всегда удивляло, почему ты до сих пор болтаешься по космосу со всей нашей нудной компашкой ученых? Ты и так уже побил чертов рекорд. Неужели не тянет отдохнуть?
– Ну, я давно уже говорю себе: еще один полет – и баста. Только один. А потом меня просят лететь снова, и я думаю: черт возьми, почему бы и нет? Да и некоторые ученые в нудной компашке – весьма симпатичные. Но знал бы я заранее, чем все обернется на этот раз, – остался бы дома, конечно.
Салли притворилась крайне удивленной.
– Неужели?
– Ты, конечно, мне не поверишь, но после этого полета я точно подам в отставку. Обещаю. Меня ждет ферма. Навестишь нас со старушкой Бесс, когда вернемся домой?
«Когда вернемся домой». Слова зависли в неподвижном, очищенном фильтрами воздухе. Салли позволила себе немного помечтать.
– Я постараюсь.
Приятная картинка. Воображение рисовало ей небольшой домик с широким крыльцом, вдали от шумных дорог, а вокруг – акры и акры полей. На подъездной дорожке – заляпанный грязью грузовичок. У двери прямо, как статуэтка, сидит собака Бесс, встречает хозяйку. Салли представила, что это и ее дом. Ведь своего у нее больше нет: перед двухлетним полетом она съехала из квартиры, а вещи отдала на хранение. Приятно было думать, что ей есть куда – и к кому – идти.
Она поймала пристальный взгляд Харпера.
– В чем дело?
– Да так. Хотел кое о чем спросить.
– О чем же?
– Спрошу, когда приземлимся.
– Издеваешься?
– Вполне серьезно. Теперь у меня есть цель, чтобы к ней стремиться. – Он подмигнул. – Нам всем нужна такая цель.
Они провели еще час за игрой.
– Уже поздно, – наконец, сказал Харпер.
Салли начала убирать карты. Капитан протянул ей руку и произнес: «Отлично поиграли!» – своим обычным тоном – вежливым и немного шутливым одновременно. Она коснулась его ладони, но вместо рукопожатия они просто сплелись на мгновение пальцами. Его кожа была теплой и шершавой. Шли секунды; Харпер не отпускал, Салли – тоже. Он поднял взгляд, и внезапно она испугалась – сама не понимая, чего. Она мягко повернула его ладонь, чтобы показались часы на внутренней стороне запястья.
– Пора спать, – сказала Салли и отпустила его руку. – Спокойной ночи.
Не оглядываясь, она забралась в свою спальную ячейку – знала, что, если обернется, встретится с ним взглядом. Задвинула штору и села на койку, обхватив колени руками, слушая его шаги снаружи: вот он чистит зубы, вот щелкает выключателем.
«Когда вернемся домой».
* * *
На следующее утро Салли смогла подняться только через несколько часов после того, как пропищал будильник. Лампы за шторой уже светили вовсю. Коллеги бродили туда-сюда по центрифуге в своей резиновой обувке, хлопали дверью санузла, со скрипом раздвигали шторы… Заснуть снова не удалось, хотя она так устала накануне, что могла бы проспать весь день. Несколько раз проведя расческой по волосам, Салли принялась заплетать косу, отчего сразу заныли руки. Тело охватила вялость, словно день уже подходил к концу.
Все разбрелась по разным уголкам корабля, один Тэл остался на «Маленькой Земле» и наблюдал за активностью в поясе астероидов. Миллионы небесных тел заполняли пояс неплотно: они рассредоточились по такой громадной территории, что повстречать даже одно из них на пути было маловероятно. Для прохода корабля использовалась так называемая «щель Кирквуда»: из-за орбитального резонанса, созданного огромной силой притяжения Юпитера, на отдельном участке пояса полностью отсутствовали крупные астероиды. Вероятность столкновения была ничтожна, но в том и заключалась работа Тэла – лишний раз проверить, что угрозы для корабля нет.
– Горизонт чист? – поинтересовалась Салли, доставая протеиновый батончик из кухонного шкафа.
– Чище не бывает, – ответил Тэл, отвлекшись от жирного, в отпечатках пальцев, планшета. – Две тысячи миль вокруг нас совершенно пусты, не считая пыли и всякой мелочи.
Салли стянула обертку с батончика, словно кожуру с банана, и заглянула в планшет.
– Не хотелось бы, чтобы нас расплющило о Цереру.
– Мне тоже, – усмехнулся Тэл. – Не волнуйся, все под контролем. Скоро уже выйдем на орбиту Марса – недели через две.
Салли легонько похлопала его по плечу и, с батончиком в зубах, покинула центрифугу по лестнице выходного узла. Постепенно тело становилось легче; наконец, она совсем перестала чувствовать собственный вес, отпустила перекладину и, оттолкнувшись ногами, проплыла остаток пути в невесомости. Несколько крошек от протеинового батончика парили рядом. Салли по-рыбьи ухватила их ртом и поплыла дальше – в коридор-теплицу. Там, схватившись за одну из перекладин над головой, она зависла перед кустом помидоров. Потерла листочки между пальцами, чтобы вдохнуть зеленый аромат, а потом решила проверить куст, который обсуждала с Деви, – тот, что зацвел позже других. Цветочки исчезли, на их месте появились крошечные зеленые узелки. Салли уже не терпелось рассказать об этом подруге – и так непривычно было чего-то с нетерпением ждать.
Дальше путь пролегал мимо лаборатории Иванова, где тот денно и нощно изучал горные породы. Салли мельком увидела, как он, застыв у встроенного в стену микроскопа, меняет один образец на другой.
Прежде чем повернуть к отсеку связи, Салли проплыла в следующий – командный, где задержалась под прозрачным куполом. Вид давно стал привычным, но не утратил своего величия. Вокруг расстилалась иссиня-черная ткань, усеянная булавочными головками света: одни спокойно алели, другие мерцали голубым, третьи загадочно переливались, словно кокетливый взгляд из-под густых ресниц пространства и времени. По-прежнему чувствуя вязкий растительный запах, въевшийся в пальцы, Салли смотрела в пустоту. Она вдыхала земной, зеленый аромат, чтобы унять сердце, громко стучавшее на пороге немыслимой, необъятной Вселенной. Лети хоть целую вечность – не увидишь ни конца, ни края. Само существование Земли казалось нереальным. Как нечто столь многоликое и пышущее жизнью, столь уютное и прекрасное могло родиться из этого безбрежного небытия?
Наконец, Салли заметила Тибса, зависшего с планшетом в руке перед открытым инженерным люком, где виднелась мешанина кнопок, проводов и переключателей.
– Привет, Тибс!
– Доброе утро, Салли! – Он отвлекся от изучения схем. – Провожу проверку. Температурные настройки в отсеке связи немного сбились – намечается перегрев. Ты перезагружала систему?
– Еще нет. Ты прав, в последнее время стало жарковато. А разве настройкой климата не Деви занимается?
– Деви. – Тибс вздохнул. – Просто она уснула только под утро, а я… Мне не сложно.
– Как она там? Ей… лучше? – поколебавшись, спросила Салли, наблюдая, как Тибс щелкает переключателями.
Она подозревала, что лучше подруге не стало, но всей душой надеялась, что изменения есть. Тибс не стал ее обнадеживать и просто пожал плечами. Коллеги посмотрели друг на друга, и молчание было красноречивей всех слов.
– Готово, – спустя минуту объявил Тибс, вернув на место крышку люка. – Ровно семьдесят градусов по Фаренгейту.
Салли отправилась в отсек связи. Ее охватило беспокойство. Сколько времени пройдет, прежде чем одна из ошибок Деви приведет к катастрофе? Прежде, чем Иванов всерьез сцепится с Тэлом? Прежде, чем сомнительные попытки членов экипажа найти себе дело пойдут прахом, и случится что-то по-настоящему страшное? И если даже на корабле ничего не произойдет, если они доберутся домой без смут и потерь – что тогда? Что будет поджидать их на Земле? Какая жизнь им уготована?
Она на всех парах вплыла в отсек связи и затормозила о единственную свободную от техники поверхность – обитую мягким материалом камеру для хранения приборов. Обретя устойчивость, Салли сделала несколько кругов по помещению, отметила время включения каждого из приемников, собрала данные с зондов и отправила несколько команд обратно. Теперь можно было приступать к ежедневной проверке земных радиочастот. Это монотонное занятие пока не принесло плодов, но Салли не отступала. Бросить попытки значило опустить руки, отдаться во власть думам, таившимся в темных уголках сознания, – нельзя! Снова и снова она брала микрофон и передавала сообщения на Землю – тихо, чтобы не услышали коллеги. У нее еще теплилась надежда, что на родной планете остались выжившие, что кто-нибудь ей ответит. По мере приближения к дому шансы наладить контакт возрастали, и поэтому даже в безмолвной космической пустоте Салли чувствовала, как крепнет ее надежда.
Потрескивание пустых радиочастот наполняло отсек; необработанные данные с зондов все копились и копились снежным комом, но Салли не обращала на них внимание. Шли часы. Она уже подумывала сделать перерыв, пообедать в центрифуге, как вдруг что-то резко громыхнуло. А потом наступила тишина. Абсолютная – исчез даже белый шум.
Салли бросилась к приборам, перезагрузила их, а потом проверила подключения и сохранность данных. Аппаратура отсека была исправна. В чем же дело?
Во внезапной и зловещей тишине Салли ринулась по коридору в командный отсек, к куполу. У нее вырвался тихий вскрик. За стеклом проплыла огромная спутниковая тарелка – по всей вероятности, главная параболическая антенна корабля. Она игриво повернулась под шквалом солнечного ветра – словно огромная отрезанная рука помахала на прощание, прежде чем сгинуть во тьме.
Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna