01.09.2022 Обновлено 12.04.2024
Книга "Полночное небо" Лили Брукс-Далтон (2021) Глава 4
Глава четвёртая. Полночное небо Лили Брукс-Далтон. / Good morning, midnight Lili Brooks-Dalton.
4
Итальянский Язык >> здесь <<
Обитатели космического корабля «Этер» сражались со временем. Его было слишком много: долгие часы сна, долгие часы бодрствования. Недели и месяцы, которые надо чем-то занять. Когда не знаешь, что тебя ждет на Земле, рабочие задачи и повседневные дела начинают казаться тщетными, утрачивают всякий смысл. Если больше им не ощутить земное притяжение, зачем изнурять тело лекарствами и тренировками, которые не дают ему забыть о собственном весе? Зачем изучать галилеевы спутники Юпитера, если поделиться открытиями будет не с кем? Если родная планета сгорела, замерзла или уничтожена взрывом, если родные и знакомые убиты, погибли от эпидемии или по другой, не менее прискорбной причине, то какая разница, если экипаж перестанет соблюдать режим и поддастся унынию? Ради кого стремиться домой? Кого волнует, будут они спать слишком долго и переедать, или наоборот – недосыпать и недоедать? Не пора ли наконец впустить в свою жизнь отчаяние?
Все как будто замедлилось. Мрачное предчувствие охватило команду: свинцовой тяжестью давила неизвестность, за плечом у которой маячила пустота. Салли стала медленнее печатать, медленнее записывать, меньше двигаться, меньше думать. Поначалу коллег держало на плаву любопытство – стремление выяснить, что именно произошло на Земле; вскоре всеобщее оживление сменилось апатией. Способа добраться до правды они не нашли. Не было никаких новостей, кроме их отсутствия. Лететь оставалось десять месяцев – долгая дорога в неизвестность.
И Салли, и всю команду охватила тоска по дому. Они скучали по знакомым людям, местам, по вещам, которые оставили на Земле, – скучали о том, чего, вероятно, больше никогда не увидят. Салли вспоминала свою дочь Люси – светловолосую кареглазую девочку с тоненьким голоском. Активная и жизнерадостная, она постоянно носилась по дому, словно маленький ураган, и точно таким же вихрем ее образ будоражил память матери. Салли жалела, что не захватила флешку с фотографиями, что взяла лишь одну, совсем старую карточку. Разве сложно было найти хотя бы дюжину? И вообще, какая мать улетит на два года, оставив дочь в разгар взросления? За все время, проведенное на корабле, Салли получала сообщения по видеосвязи только от коллег. Она очень дорожила этими весточками, проигрывала их снова и снова. Однако среди них не было ни одной от Люси – и от Джека, конечно, тоже. Салли ощутила всю горечь отчуждения, царившего в ее семье, лишь покинув земную атмосферу. Вдруг навалилась тоска, как будто проблемы начались совсем недавно, хотя так продолжалось уже много лет.
Салли попыталась восстановить в памяти оставшиеся дома фотографии, рождественские ужины и дни рождения, семейный сплав по реке Колорадо, когда они с мужем еще не развелись. Антураж вырисовывался без труда: кособокая голубая ель в серебристой мишуре, зеленый клетчатый диван, перекочевавший из старой квартиры, гирлянда в форме острых перчиков на кухне, шеренга горшков с цветами позади раковины, красный «ленд-ровер», готовый к путешествию. Но вспомнить лица родных оказалось сложнее.
Джек был ее мужем десять лет, а потом еще пять – бывшим мужем. Салли начала рисовать его мысленный портрет с прически – он всегда стригся короче, чем ей нравилось. Затем она вспомнила черты его лица: с густыми ресницами зеленые глаза и нависающие над ними темные брови, нос с кривинкой – Джек неоднократно его ломал, ямочки на щеках, тонкие губы, здоровые белые зубы. Она вспомнила тот день, когда повстречала будущего мужа, день свадьбы и день, когда она его бросила, стараясь прожить заново каждую минуту, воскресить каждое слово.
Во время ее первой беременности они ютились в крошечной квартирке на окраине Торонто. Салли тогда дописывала диссертацию, а Джек преподавал физику элементарных частиц студентам-выпускникам. После того, как случился выкидыш, они переехали в просторный лофт с кирпичными стенами и большими окнами. Джек очень расстроился, когда она сообщила, что беременность, о которой они недавно узнали, прервалась. Это случилось на шестой неделе, и Салли еще не успела свыкнуться с грядущим материнством. Почувствовав спазмы, она поняла, что все кончено, а когда на белье проступила кровь, испытала облегчение. Она подмылась, выпила четыре таблетки ибупрофена и задумалась, как лучше сообщить Джеку. Чуть позже она гладила его по голове, изо всех сил стараясь тоже почувствовать грусть, которая читалась на лице мужа. Однако ничего не чувствовала. Они сидели на диване до самого вечера; свет за окнами гостиной померк, и эти черные стеклянные лица в обрамлении незанавешенных штор то ли смотрели в комнату, то ли отвернулись.
Свадьба состоялась годом позже. Салли запомнила длинные коридоры ратуши с серыми, выложенными плиткой полами и рядами скамеек из темного дерева, на которых пары дожидались своей очереди. Через четыре года в палате с мятно-зелеными стенами родилась Люси. Все, что осталось у Салли в памяти, – беспредельная радость на лице Джека, когда он впервые взял ребенка на руки, и собственный страх, когда муж вернул младенца ей.
Время промелькнуло – и вот Люси уже делает первые шаги по кухонному линолеуму, произносит первые слова: «Папа, нет!» – когда они пытаются оставить ее с няней. А потом руководство космической программы пригласило Салли на курсы подготовки астронавтов. В тот день, оставив Джека и пятилетнюю Люси, она отправилась в Хьюстон.
Вначале Салли прокручивала в памяти лишь ключевые события – дни, которые все изменили, – но время шло, и она все чаще стала вспоминать разные мелочи. Волосы дочки – какими золотистыми они были вначале, а потом начали потихоньку темнеть. Вены под ее полупрозрачной кожей, когда она только появилась на свет. Широкие плечи Джека. Как он оставлял верхнюю пуговицу незастегнутой и любил подворачивать рукава, никогда не надевал галстук и неловко чувствовал себя в пиджаках. Салли помнила линии его ключиц, едва заметную растительность на груди, рубашки, неизменно перепачканные мелом. Она помнила медные кастрюли над газовой плитой в ванкуверском доме, куда они переехали после того, как Салли защитила диссертацию; цвет входной двери – ярко-малиновый; простыни, которые обожала Люси, – темно-синие в желтую звездочку.
Все члены экипажа погрузились в размышления о былом, спальные ячейки превратились в капсулы памяти. На лицах читалось слияние с прошлым. Лишь иногда напоминала о себе бесцветная реальность, и астронавты нехотя выныривали из дум, чтобы обменяться друг с другом парой-тройкой дежурных фраз. Салли порой наблюдала за коллегами, гадая, где странствуют их мысли. Перед полетом они почти два года тренировались вместе и сплотились как команда. Но одно дело, когда прорабатываешь мнимую чрезвычайную ситуацию, и совсем другое – когда Земле по-настоящему приходит конец, а ваш корабль находится далеко.
* * *
Однажды в Хьюстоне, где-то за год до полета, Салли увидела, как Иванов обедает с семьей в уличном кафе. Она остановила машину на другой стороне дороги и немного понаблюдала за коллегой, пока опускала монеты в паркомат. Хотела было подойти и поздороваться, но не решилась. Солнце ярко освещало столик и золотило пять белобрысых голов, превращая их в пушистые одуванчики. Иванов наклонился к младшей дочке, чтобы помочь ей разрезать отбивную. Его бойкая жена принялась что-то взахлеб рассказывать, размахивая вилкой, а муж и дети захохотали с набитыми ртами.
Официант принес очередное блюдо и лишь только поставил горшочек на стол, как дети наперебой зачирикали: «Спасибо!» Официант весь светился, унося пустые тарелки. Глядя на жену Иванова, Салли задумалась, была ли сама хотя бы раз такой же счастливой, такой же цветущей в кругу семьи? Она так и стояла у паркомата, пока не поняла, что цепляется за мгновение, которое ей не принадлежит, – и поспешила в овощную лавку по соседству. На работе Иванов был предельно серьезен, но тогда, со своей семьей, оказался совсем другим. Когда Салли выбирала персики, их теплая тяжесть на ладони и легкий пушок напомнили ей о том, как она держала головку новорожденной дочери.
* * *
С момента пропажи связи с Землей минуло шесть недель. Иванов вернулся в центрифугу поздно, когда остальные уже поужинали. Он сразу направился спать и рывком задернул штору. Тибс какое-то время глядел на колышущуюся ткань, а потом постучал по стене ячейки.
– Эй, Иванов! Если вдруг интересно, мы тебе оставили немного тушенки.
Тэл, как обычно, сидевший с джойстиком на диване, фыркнул:
– Да разве он выйдет? Лучше лишний час поплачет перед сном.
Салли, которая составляла отчет о полученной телеметрии, замерла, боясь представить, что случится дальше. На мгновение все стихло, а потом Иванов отдернул штору, рванул через всю центрифугу прямо к Тэлу, и, не успел тот опомниться, набросился на него с кулаками. Под градом ударов Тэл рухнул на пол. Выругавшись на иврите, он ослабил хватку Иванова, стукнув его по запястьям. Через секунду подоспел Тибс и оттащил Тэла к дивану. Иванов, разразившись проклятиями, поднялся с пола и, красный как рак, удалился в зону невесомости. Тэл с размаху пнул джойстик, и тут появился Харпер. В центрифуге воцарилась тишина. Салли сидела на койке, не зная, что делать, вмешиваться или нет. Харпер вполголоса обсудил произошедшее с Тибсом, и тот покинул «Маленькую Землю» – вероятно, чтобы поговорить с Ивановым. Харпер задумчиво почесал подбородок и отправился беседовать с Тэлом. Салли задвинула штору: она не хотела подслушивать.
Вначале, во времена стабильной связи с Землей, Тэл часами болтал с женой и сыновьями. Мальчикам было восемь и одиннадцать. Перед вылетом в обучающем центре Хьюстона прошла небольшая вечеринка в их честь – дни рождения мальчиков разделяла всего неделя. Находясь на корабле, Тэл играл в те же игры, что и сыновья в Техасе, и всегда записывал результаты, чтобы потом обсудить с мальчиками во время сеансов видеосвязи. Их соревнование продолжилось даже потом, когда временной разрыв стал настолько большим, что осталась лишь возможность отсылать друг другу сообщения. Недавно Салли увидела, как Тэл наконец-то побил рекорд своих сыновей в гонках. Он победно вскинул вверх кулак… затем его глаза заблестели, дыхание участилось, а джойстик выпал из рук. Салли села рядом, осторожно приобняв коллегу, а он уткнулся носом в сетчатый рукав ее комбинезона, чего никогда не делал раньше. Впервые он так расчувствовался при ней.
– Я выиграл, – прошептал Тэл, прижавшись к ее плечу, а триумфальный марш все звучал и звучал с экрана – громогласные фанфары поверх монотонного, равнодушного ритма.
* * *
Когда миновали последние недели подготовки к полету, и на календаре замаячил день запуска, шестерых астронавтов охватило воодушевление. Они уже ощущали себя настоящей командой. После долгой пятничной подготовки к посадке на спутники Юпитера вся компания отправилась пропустить по бокальчику в местный бар. Тибс взял горсть монет и завис у музыкального автомата, выбирая песню, а рядом с ним Деви, потягивая клюквенный морс, внимательно изучала механизм. Тэл, Иванов и Харпер сгрудились у барной стойки. Тэл выстроил стопки текилы в длинный ряд и подбивал товарищей выпить по одной за каждый из галилеевых спутников Юпитера – то есть, по четыре на брата. Салли пришла позже всех и наблюдала за коллегами, стоя в дверях. Бармен раздал дольки лайма, зазвучала первая из песен, выбранных Тибсом. Харпер приветствовал Салли и заказал ей выпить.
– Тебе придется нас догонять, – сказал он, пододвигая ей стопку. – Эта – за Каллисто.
Салли залпом выпила текилу, отмахнувшись от дольки лайма, которую протягивал ей Харпер.
– Умница! – лукаво улыбнулся Тэл. – А теперь – еще по одной!
– Поддерживаю! – Раскрасневшийся Иванов несколько раз грохнул стаканом по барной стойке.
Тэл так раздухарился, что подскакивал на стуле всякий раз, когда объявлял очередной спутник, за который нужно выпить.
– Ганимед!
– О, эта дивная, дивная магнитосфера! – опустошив стопку, крикнула Салли.
Иванов кивнул, чуть менее серьезно, чем обычно, – даже на него повлияло всеобщее веселье.
Тибс и Деви подхватили крик «Ганимед!», озадачив других посетителей бара. В начале вечера зал был полупустым, но когда Салли осмотрелась по сторонам пару часов спустя, она поняла, что вокруг уже тьма народу, а сама она сильно пьяна. Деви и Харпер отплясывали у музыкального автомата. Деви подпрыгивала и выписывала ладонями замысловатые кривые, а Харпер исполнял что-то вроде твиста, то и дело вскидывая руки над головой. Тэл, Салли, Иванов и Тибс болтали у барной стойки. Тэл, рассмеявшись собственной шутке, фыркнул так, что пиво брызнуло из носа. Иванов, слегка покачнувшись, приобнял Салли.
– Вы что, правда не знаете, кто такой Юрий Гагарин? – спросил он с озадаченным видом.
Салли и Тибс переглянулись, не зная, рассмеяться или сменить тему. Тэл уже не раз шутил про Гагарина, когда Иванова не было рядом.
– Знаем, конечно… Заноза в твоей заднице. – От смеха Тэл с трудом выговаривал слова. – Как он поживает, кстати?
Иванов опять качнулся, ухватился за Салли, чтобы не упасть, и задумчиво сдвинул брови.
– У Юрия все хорошо, – наконец, ответил он Тэлу зычным голосом, – когда ему не приходится смотреть на твою глупую рожу.
Кто-то похлопал Салли по плечу. Обернувшись, она увидела Харпера. Его лицо блестело от пота.
– Присоединишься? – капитан кивнул на танцпол. – Наша песня играет!
Кивнув, Салли соскользнула с барного стула. «Наша». Харпер, конечно, подразумевал, что песню любит вся их маленькая команда, однако следуя за ним сквозь толпу, качавшуюся под “Space Oddity”, Салли на мгновение подумала, что он имел в виду только себя и ее. Голос Дэвида Боуи обволакивал помещение; Харпер вел ее к Деви, которая радостно махала рукой. Он обернулся – убедиться, что Салли идет следом, – взял ее за руку и потянул за собой, в гущу танцующих.
* * *
Однажды ночью – после драки Иванова и Тэла прошло уже две недели, а корабль по-прежнему летел через пояс астероидов – Салли проснулась оттого, что ее шепотом кто-то звал.
– Спишь? – послышался голос Деви по другую сторону шторы.
Салли протерла глаза и, отодвинув занавеску, жестом пригласила коллегу к себе. Они улеглись рядом в кромешной темноте, согревая друг друга. Это немного успокаивало – теперь, когда с наступлением ночи нервы превращались в оголенные провода, и сразу накатывали думы о призрачном будущем или утерянном прошлом. Деви дрожала, едва сдерживая слезы. Салли хотела погладить подругу по плечу, обнять, пообещать, что все будет хорошо… Но она не умела лгать, а еще не знала, как достучаться до девушки, настолько от всего отрешенной. Деви с каждым днем становилась все тише и незаметнее. Она практически ни с кем не общалась. Салли подвинулась к соседке, чтобы их ступни слегка соприкоснулись, и уже начала засыпать, когда Деви вдруг заговорила:
– Я все время вижу один и тот же сон. Кухня моей матери в Калькутте. Вначале все размыто, я узнаю лишь цвета и ароматы специй. Потом появляются братья: садятся напротив, пихают друг друга локтями, уплетают рис и бобовый суп. Затем я вижу родителей. Они сидят во главе стола, пьют чай масала и с улыбкой смотрят на нас троих. Всегда один и тот же сон, снова и снова. Мы просто сидим за столом и едим. А потом все исчезает. Внезапно я понимаю, что никого со мной нет, что я совсем одна. И просыпаюсь. – Деви глубоко вздохнула. – Все так чудесно начинается, а потом я оказываюсь здесь и понимаю, что никогда их больше не увижу. Я не знала, что сны могут причинять такую боль.
Позже, когда подруги погрузились в сон, они придвинулись ближе друг к другу, словно это могло придать им сил. Проснувшись, Салли увидела, что Деви тихо плачет в подушку, – и сразу вспомнила свою дочку. Люси порой прибегала среди ночи, увидев страшный сон, – такая маленькая и теплая, в смешной фланелевой пижаме. Салли помнила разгоряченное, вспотевшее личико, дрожащее дыхание. Но как ей удавалось успокоить дочку, вспомнить не могла. Это Джек каждый раз относил Люси обратно в кроватку.
Салли прижалась к Деви и тоже заплакала.
* * *
Деви почти мгновенно вызвала у Салли симпатию, когда они познакомились в Хьюстоне. Она была тихоней; маленький рост и огромные темные глаза делали ее похожей на ребенка – юной, невинной и немного загадочной, ведь за хрупкой внешностью скрывался глубокий аналитический ум. Когда начались подводные тренировки, Салли застала Деви под одним из кранов, которые погружали астронавтов в бассейн, а потом из него вытаскивали. Девушка задумчиво изучала подъемный механизм. Тэл и Тибс находились под водой, тренировали выход в открытый космос – «внекорабельную деятельность», или «ВКД», – а женская часть коллектива дожидалась своей очереди.
– Ну надо же! – Деви удивленно рассмеялась.
– Ты о чем? – не поняла Салли.
– У отца на складе такой же подъемник. Один в один. Расскажу ему – вот он обрадуется, что выбрал именно этот!
Поверхность воды пошла рябью, всплыла и лопнула гроздь пузырьков. В глубине, освещенная прожекторами, мерцала модель корабля «Этер» в натуральную величину. У края бассейна мягко колыхались отражения флагов, вывешенных на стене; цвета разных стран то скручивались в спирали, то расходились обратно. Салли вгляделась в глубину и увидела, что один из астронавтов всплывает на поверхность. Два помощника-водолаза прицепили к его громоздкому скафандру крюк подъемника, и механизм у них над головами зарокотал. Пока Салли наблюдала за людьми, Деви опять засмотрелась на машину.
– Ну надо же! – произнесла она снова.
Когда голова Тэла в белой скорлупе шлема показалась над водой, Салли наконец-то выдохнула, сама не заметив, что задерживала дыхание.
* * *
Корабль все еще пересекал пояс астероидов, до возвращения домой оставались долгие месяцы, и члены экипажа начали потихоньку погружаться в себя. Все, кроме Тибса. Он терпеливо помогал Деви с работой, хотя она спала все меньше, отчего ей становилось сложнее сосредоточиться. Иногда ему удавалось отвлечь Тэла от приставки и отправиться с ним за овощами в коридор-теплицу. Иванова Тибс навещал в лаборатории, интересовался его работой, приносил еду с обеда. Салли с любопытством наблюдала за тем, как ведет себя Тибс: стоит ему побеседовать с Харпером – и тот воспрянет духом, приосанится. Тибс был полон сил и надежд, но, увы, одинок в своем рвении. Не в силах защитить коллег от самих себя, он старался хоть как-то помочь. Он лучше остальных понимал, что происходит.
Однажды утром, когда искусственное солнце взошло над «Маленькой Землей», Салли допивала остывающий кофе, а напротив сидел Тибс с книгой «Левая рука тьмы» – свободное время он обычно проводил за чтением. Рядом никого не было: одни еще спали, другие работали в зоне невесомости, однако Салли все равно заговорила шепотом. Она спросила у Тибса, как погибли его родные. В общих чертах он уже рассказывал, но сейчас она хотела услышать совсем не о чудовищной автокатастрофе, а о чем-то ином, для чего не могла подобрать слов. Тибс загнул уголок страницы и положил книгу на стол.
– Почему ты спрашиваешь?
– Я просто хочу понять… – Салли осеклась, испугавшись пронзительной нотки отчаяния, прокравшейся в ее голос. – Хочу понять, почему ты здесь, с нами. Как ты выстоял, почему не впал в отчаяние.
Тибс молча посмотрел на нее, провел рукой по коротко стриженным волосам. Седина взбиралась от висков к макушке, словно серебристый плющ по кирпичной стене. Еще немного, и вся голова станет белой как лунь. Зато его щеки были гладкими. Остальные мужчины уже перестали бриться, постепенно обрастая щетиной и принимая запущенный вид, – только не Тибс. Лица его коллег осунулись и помрачнели, а Тибс как будто не менялся вовсе.
Он улыбнулся, показав щелочку между передними зубами.
– Я здесь, потому что идти больше некуда. И я не сразу с этим смирился, Салли. Я чувствую то же, что и ты. Я словно разбит на кусочки. Только держу эти кусочки отдельно. Не знаю, как еще объяснить: лучше не смешивать осколки вместе, а брать всякий раз по одному. Вы скоро тоже так научитесь.
– А если нет?
– Ну, значит, так тому и быть, – пожал плечами Тибс.
Его голос – густой, басовитый – походил на рокот центрифуги. Южноафриканский акцент звучал плавно и округло, слова лились подобно музыке.
– Такие вещи каждый переживает по-своему, – продолжал он. – У тебя получается неплохо. Только ты начинаешь уходить в себя – и вдруг тут как тут, задаешь мне вопросы. Знаешь, что помогает лично мне? Когда я чищу зубы, я думаю только о щетке и пасте. Меняю воздушный фильтр – и думаю только о нем. Когда мне становится одиноко, я с кем-нибудь заговариваю, и это помогает нам обоим. Мы должны жить в настоящем, Салли. Жить сегодняшним днем. Наши терзания никому на Земле не помогут.
Салли разочарованно вздохнула.
– Ты ожидала услышать другое? – печально улыбнулся Тибс.
– Да нет. Просто… Сложно объяснить.
– Понимаю. – Он кивнул. – Как ученый, ты должна знать, в чем тут дело. Всю жизнь мы изучаем вселенную, хотим ее постичь – но среди знаний бесспорно лишь одно: все в этом мире конечно. Все, кроме времени и смерти. Постоянно держать это в уме нелегко. – Он погладил ее руку. – Однако еще сложнее – забыть.
* * *
Гордон Харпер прибыл в тренировочный центр последним из команды – на неделю позже, чем остальные. Он проходил во Флориде курсы подготовки к руководству миссией. Когда он приехал в Хьюстон, остальные уже сдружились и почувствовали себя командой. Харперу уже доводилось руководить астронавтами – раз шесть, не меньше, – но теперь все было по-другому. Он присоединился к коллегам в довольно ответственный момент, когда они, облачившись в скафандры, по очереди погружались в бассейн, чтобы провести ремонтные работы за бортом полноразмерной модели корабля «Этер». Салли тренировалась под водой вместе с Деви. Вынырнув, она увидела Харпера с остальными – он успел поприветствовать старого товарища Тибса и вовсю улыбался шуточкам Тэла, попутно расспрашивая Иванова про статью по геологии.
Пока Салли вытаскивали из бассейна и освобождали от скафандра – не самая быстрая процедура, – Салли с любопытством и толикой недоверия наблюдала за Харпером. И решила, что он ей все-таки нравится. Он больше слушал, чем говорил, и старался уделить внимание каждому собеседнику. Со своим капитаном коллеги чувствовали себя легко и непринужденно.
Салли уже видела Харпера на фотографиях с Международной космической станции и с космодрома, где его запечатлели в оранжевом скафандре перед запуском ракеты. С тех пор он заматерел, черты лица заострились, а оттенок загара стал темнее. Капитан был крупнее, чем она представляла, и заметно возвышался над другими мужчинами – над Тэлом так и вовсе на целый фут [1].
– Как проходят тренировки? – спросил Харпер у остальных. – Все как по нотам?
Иванов и Тибс кивнули, Тэл отпустил очередную шуточку, и четверо мужчин расхохотались. Салли уже едва не выпрыгивала из скафандра, с нетерпением дожидаясь, когда ассистент отцепит ее от подъемника. Ей поскорее хотелось к коллегам.
На Харпере был ярко-синий тренировочный комбинезон – такой же, как у остальных, с вышитым на левом плече американским флагом и крупной нашивкой Военно-воздушных сил на груди. Рукава капитан закатал, а руки держал в карманах. У него были светлые рыжеватые волосы. Подбородок и задняя часть шеи загорели не так интенсивно, словно совсем недавно он носил волосы подлиннее и отращивал бороду.
Высвободившись, наконец, из скафандра, Салли подошла к Харперу. Несмотря на огромное желание с ним познакомиться, она внезапно смутилась. Постаралась выдержать его пристальный взгляд, но все-таки первой опустила ресницы. Что-то в глубине его серо-голубых глаз заставило ее нервничать, как будто он видел ее насквозь – видел, как мышца, зовущаяся сердцем, затрепыхалась, гулко стуча, в грудной клетке.
– А вы, должно быть, специалист Салливан? – обратился он к ней прежде, чем она решилась заговорить сама. – Очень приятно, что мы в одной команде. Жду ваших предложений по поводу работы в отсеке связи.
Когда он протянул ей руку, Салли обратила внимание на часы, повернутые циферблатом на внутреннюю сторону запястья, – старинные, золотые, с потрепанным кожаным ремешком. Ладонь была широкой, теплой и сухой, рукопожатие – твердым и в то же время аккуратным.
– Рада познакомиться, капитан, – улыбнулась Салли. – Для меня большая честь работать с вами.
Он выпустил ее руку. Привычка носить часы на внутренней, уязвимой стороне запястья всегда казалась ей чем-то сокровенным, как будто, проверяя время, человек обнажает что-то личное, обычно спрятанное от чужих глаз: открытую ладонь и бьющийся под тонкой кожей пульс.
Вскоре раздался свисток, и астронавтов отвели в переговорную, где капитан был представлен коллегам уже официально. Все расселись за длинным полированным столом, и директор космической программы – женщина по имени Ингер Клаус, которая руководила набором экипажа, – рассказала о послужном списке Харпера. Не менее пятнадцати минут она посвятила его биографии, перечислив все заслуги и регалии. Лицо Харпера становилось все более пунцовым, да и остальные мечтали, чтобы презентация поскорее закончилась. Наконец, пожав руку Харперу, Ингер Клаус уступила ему кафедру, и капитан впервые обратился с речью к своей команде. Что же именно он сказал? Салли попыталась вспомнить. Он захватил с собой записи и, несмотря на знакомство у бассейна, явно нервничал.
– Я признателен за то, что мне выпала возможность с вами работать, – громко начал он. – Мы делаем шаг в неизведанное – как одна команда, как представители человечества, как личности.
Даже после потери связи с Землей, остальные продолжали видеть в капитане опору, страховочный трос, который помогал им почувствовать себя чуточку ближе к дому. Вместе с Деви Харпер изучал техническое руководство по ремонту корабля, засыпая ее вопросами о работе систем жизнеобеспечения, противорадиационных экранов, искусственной гравитации, – делал все возможное, чтобы девушка не замыкалась в себе. Он играл в приставку с Тэлом и терпеливо выслушивал его советы, на какие кнопки нажимать, притворяясь, что тоже относится к играм со всей серьезностью. Даже Иванов становился учтивее в присутствии Харпера; когда он показывал капитану свою работу, рассуждая о ее значимости, из его голоса почти пропадали заносчивые нотки. Что до старой дружбы Харпера с Тибсом, то она лишь укреплялась со временем; капитан будто бы черпал силы в общении со старшим товарищем и, напитавшись стоическим спокойствием, делился им с остальными. Харпер и Тибс уже летали в космос вместе, и всякий раз отлично справлялись. Вместе им было под силу уберечь команду от хаоса.
Когда Харпер уделял время Салли, они слушали сигналы с зондов в отсеке связи, играли в карты. Иногда он бегло зарисовывал ее профиль, пока она проверяла данные со спутников. Рядом с ней капитан отдыхал; ей тоже нравилась его компания. Салли всегда ждала его с нетерпением. Они часами могли сидеть друг напротив друга за столом на «Маленькой Земле». Когда Харпер занимался на тренажерах, Салли зачитывала ему вслух выдержки из особо мудреных научных статей, а он, вытирая пот со лба, от души потешался над витиеватым слогом. Она с удовольствием его смешила, в то же время догадываясь, что его интерес вызывают не сами статьи, а тот факт, что их читает она. Иногда они беседовали о доме, о том, чего им больше всего не хватает, но тема эта была зыбкой и опасной. Словно камень на шее, такие разговоры могли утащить проклюнувшуюся надежду обратно в темные глубины рассудка.
Салли все чаще размышляла о том, чему учил ее Тибс, – как выживать, когда ты в отчаянии. Тэл, Иванов и Деви уже сошли со своих орбит, погрузившись в прошлое или бесплодные фантазии. Все трое были где-то далеко, когда Салли с ними заговаривала. Боясь пойти тем же путем, она заставляла себя думать только о чистке зубов, когда чистила зубы, – не вспоминать свой ванкуверский дом, аромат одеколона Джека, не представлять, как Люси плещется в ванной, пока она, Салли, убирает в комод кое-как сложенное после стирки белье. Когда она понимала, что разум переместился в прошлое, то считала до десяти – и снова оказывалась на космическом корабле, летевшем среди астероидов к безмолвной Земле.
Дописав ежедневный отчет и выключив гудевшую аппаратуру, Салли поплыла ко входному узлу на «Маленькую Землю». Мышцы снова ощутили гравитацию, еда осела в желудке, а кончик косы соскользнул вниз по спине. Салли знала, что возвращается домой – в тот единственный дом, что имел значение. Если ей повезет, за столом она увидит Харпера с колодой карт.
– Садись, Салли, – подмигнет он. – В этот раз ты точно продуешь.
Она сядет напротив, и начнется игра.
Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna