09.02.2023 Обновлено 04.04.2024
Книга "Дети Капитана Гранта" Ж.Верн (1867) Часть 3 Глава 9
Часть третья. Глава девятая. Дети Капитана Гранта Ж.Верн.
Глава 9. ТРИДЦАТЬ МИЛЬ К СЕВЕРУ
Русский Язык << здесь >>
7 февраля, в шесть часов утра, Гленарван повел свой отряд в путь. Дождь прекратился еще ночью. Сероватые тучи, заволакивавшие все небо на высоте трех миль, задерживали солнечные лучи. Жары не чувствовалось, и дневной переход обещал быть не слишком тяжелым.
Паганель определил по карте расстояние от мыса Кафиа до Окленда: оно составляло восемьдесят миль, что означало восемь дней пути, по десяти миль в сутки. Но, вместо того чтобы идти вдоль извилистого морского побережья, географ предпочел направиться к селению Нгаруавахиа, расположенному в тридцати милях при слиянии двух рек — Уаикато и Уайпы. Здесь проходила почтовая дорога, вернее, тропа, доступная для повозок, которая пересекает большую часть острова — от бухты Хока до Окленда. По ней можно было бы добраться до Друри и там хорошенько отдохнуть в превосходной гостинице, которую очень хвалит естествоиспытатель Хохштеттер.
Распределив между собой груз, путешественники двинулись по берегу бухты Аотеа. Из осторожности все держались вместе, и мужчины, сжимая заряженные карабины, настороженно оглядывали холмистую равнину, расстилавшуюся к востоку. Паганель, со своей превосходной картой в руках, находил особое удовольствие в том, чтобы отмечать точность малейших подробностей.
Часть дня маленький отряд шел по истертым в песок обломкам двустворчатых раковин и крабьих панцирей, смешанных, главным образом, с окислами железа. Стоит поднести к такой почве магнит, как он тотчас покрывается блестящими кристалликами.
На берегу, у края прилива, резвились, даже и не думая убегать, несколько тюленей. Эти морские животные, с круглой головой, широким покатым лбом, выразительными глазами, имели очень добродушный вид. Глядя на них, можно было понять, почему легенда опоэтизировала этих любопытных обитателей моря, сделав из них, даже несмотря на их далеко не гармоничное ворчание, обольстительниц-сирен. Тюлени эти водятся в большом количестве у берегов Новой Зеландии, на них ведется охота, весьма выгодная, так как их жир и шкуры высоко ценятся.
Среди тюленей выделялись три или четыре морских слона. Они были серо-голубого цвета, длиной футов в двадцать. Эти огромные животные, лениво раскинувшись на толстом слое гигантских водорослей — ламинарий, раздували «хобот» и смешно поводили длинными, жесткими, загнутыми усами, напоминавшими пробочник или подвитые усы какого-нибудь щеголя.
Роберту доставляло большое удовольствие наблюдать за этими интересными существами.
— Вот это да! — вдруг воскликнул удивленный мальчуган. — Тюлени едят гальку!
В самом деле, некоторые животные с жадностью глотали валявшиеся на берегу камешки.
— Еще бы! Это известно, — ответил Паганель. — То, что тюлени не брезгуют береговой галькой — бесспорный факт.
— Странная пища, и переварить ее трудно, — заметил Роберт.
— Они не питаются камнями, а глотают их, мой мальчик, для того, чтобы нагрузить себя балластом. Это их способ увеличивать вес, чтобы легче опускаться на дно. Вернувшись на берег, они просто-напросто выплюнут камни. Ты сейчас увидишь, как вот эти нырнут в воду.
Действительно, вскоре с полдюжины тюленей, видимо достаточно нагрузив себя балластом, тяжело поползли по берегу и исчезли под водой. Но Гленарван не мог терять драгоценное время и ждать их возвращения, чтобы понаблюдать за тем, как они станут разгружаться, и, к большому сожалению Паганеля, отряд снова зашагал вперед.
В десять часов остановились позавтракать под большими базальтовыми скалами, возвышавшимися у самого моря. Здесь на отмели нашли множество устриц. Они были мелкие и малоприятные на вкус. Но, по совету Паганеля, Олбинет зажарил их на раскаленных углях, и получилось так вкусно, что за завтраком ели дюжину за дюжиной.
Передохнув, путешественники снова двинулись вдоль берега бухты. На вершинах зубчатых скал ютилось множество морских птиц: фрегаты, глупыши, чайки, огромные альбатросы, неподвижно сидевшие на остроконечных верхушках утесов. К четырем часам дня без особенного напряжения и усталости прошли десять миль. Женщины готовы были идти до самой ночи. Пора было изменять направление пути и, обогнув подножия видневшихся на севере гор, углубиться в долину реки Уайпы.
Вдали простирались бесконечные луга, идти по которым, казалось, будет нетрудно. Но, приблизившись к этому морю зелени, путешественники были сильно разочарованы. Вместо луга они увидели поросль кустарников с белыми цветами, среди которых виднелось бесчисленное множество высоких папоротников, очень распространенных в Новой Зеландии. Пришлось прокладывать дорогу между этими волокнистыми стеблями, что было не так-то легко. Все же к восьми часам вечера первые отроги горной цепи Хакарихоата остались позади, и путешественники остановились на привал.
После перехода в четырнадцать миль можно было подумать и об отдыхе. За неимением повозки и палатки пришлось просто улечься у подножия великолепных новозеландских сосен каури. К счастью, в одеялах недостатка не было, и из них устроили постели.
Гленарван принял все меры предосторожности на ночь. Мужчины, с оружием наготове, должны были по двое нести стражу до самого утра. Костров не разводили. Эта преграда из пламени хороша от хищных зверей, но ведь в Новой Зеландии не водится ни тигров, ни львов, ни медведей — ни одного свирепого зверя, но зато сами новозеландцы были им достойной заменой. Так что огонь мог бы только привлечь этих двуногих хищников.
В общем, ночь прошла благополучно, если не считать довольно неприятных укусов кустарниковых мух — «нгаму» на туземном наречии — да еще того, что какое-то отважное семейство крыс исправно грызло всю ночь мешки со съестными припасами. На следующее утро, 8 февраля, Паганель проснулся в более спокойном настроении и почти примиренным с Новой Зеландией. Маори, которых географ особенно опасался, не появлялись. Даже во сне кровожадные людоеды не потревожили его покоя. Такой радостью он поделился с Гленарваном.
— Мне кажется, что мы благополучно закончим эту маленькую прогулку, — добавил он. — Сегодня к ночи мы доберемся до слияния Уайпы и Уаикато, а там, на дороге в Окленд, нам уже почти нечего бояться встречи с туземцами.
— Сколько же предстоит пройти до этого места? — спросил Гленарван.
— Пятнадцать миль — почти столько же, сколько мы сделали за вчерашний день.
— Но мы сильно задержимся, если этот несносный кустарник так и будет мешаться на пути, — заметил Гленарван.
— Нет, — отозвался географ, — мы теперь пойдем по берегу Уайпы, где нет никаких препятствий, так что будет легче.
— Так в дорогу! — ответил Гленарван, видя, что женщины уже готовы.
В первые часы пути густой кустарник продолжал замедлять переход. Конечно, не только повозке, но и лошади не проехать было бы там, где они пробирались. Так что жалеть об австралийской повозке не приходилось. Пока через эти заросли не проложат проезжие дороги, Новая Зеландия будет доступна одним пешеходам. Можно сказать, что бесчисленные разновидности здешних папоротников с не меньшим упорством, чем сами маори, защищают родную землю.
Поэтому равнину, где горная цепь Хакарихоата переходит в холмы, маленький отряд пересекал с большим трудом. Тем не менее путешественники еще до полудня добрались до реки Уайпы и отсюда уже без затруднений направились по ее крутому берегу к северу.
Шли по чудесной долине, пересеченной небольшими речками со свежей, чистой водой — они, весело журча, бежали среди кустарников. По словам ботаника Хукера, в Новой Зеландии насчитывается до двух тысяч видов растений, из которых пятьсот принадлежат исключительно ей. Цветы здесь редки и однообразны по краскам. Почти не встречается однолетних растений, но в изобилии растут папоротники, злаки и зонтичные. В некотором отдалении от берега, над темной зеленью виднелись иногда высокие деревья: метросидерос с ярко-красными цветами, норфолкские сосны, туи с вертикально прижатыми ветвями и разновидность кипарисов — риму, не менее печальные, чем их европейские родичи. Стволы деревьев утопали в зеленом море папоротников.
Между ветвей больших деревьев и над кустами порхали какаду, зеленые с красной полоской на шее какарири, таупо с великолепными черными бакенбардами и, наконец, кеа, названные естествоиспытателями «попугай-нестор»: они величиной с утку, рыжие, с яркой подпушкой крыльев.
Майор и Роберт смогли, не отдаляясь от товарищей, подстрелить несколько прятавшихся в кустах болотных куликов и куропаток. Олбинет тут же на ходу ощипал их.
Ну, а Паганель, равнодушный к гастрономическим свойствам дичи, жаждал раздобыть какую-нибудь птицу, встречающуюся лишь в Новой Зеландии. Любознательность естествоиспытателя заглушала в нем аппетит путешественника. Географу вспомнились описания местной птицы «туи». Туземцы зовут ее то «пересмешник» — за беспрестанное, словно насмешливое, воркование, то «кюре» — за оперение, совершенно черное, с белыми перьями на шее, напоминающее сутану.
— Туи так жиреет зимой, что из-за этого даже хворает. Она уже не может летать, — рассказывал Паганель майору. — Чтобы избавиться от жира и стать легче, она рвет себе грудь клювом. Не кажется ли это вам странным, Мак-Наббс?
— Настолько странным, — ответил майор, — что я не верю ни единому слову.
К большому сожалению географа, ему не удалось достать ни одного экземпляра туи, чтобы показать недоверчивому майору ее истерзанную, окровавленную грудь.
Больше повезло Паганелю с другим, тоже причудливым животным, которое, спасаясь от преследований человека, собаки и кошки, бежало в необитаемые районы и теперь мало-помалу исчезает из новозеландской фауны. Роберт, шаривший повсюду, как настоящая ищейка, наткнулся на гнездо в переплетении корней, где сидели две курицы без крыльев и хвоста. У них было пышное белое оперение, длинный, как у бекаса, клюв, а на ногах — по четыре пальца. Казалось, эти странные животные представляют собой переходную ступень от яйцекладущих к млекопитающим.
Это был новозеландский киви, который одинаково охотно питается личинками, червяками, насекомыми и семенами. Водится он исключительно в Новой Зеландии. В зоологических садах Европы их едва удалось акклиматизировать. Неуклюжий вид, комичные движения всегда привлекали к киви внимание путешественников, и Академия наук даже поручила Дюмон — Дюрвилю, отправлявшемуся исследовать острова Океании, привезти экземпляр этой странной птицы. Но, несмотря на обещанную туземцам награду, ему так и не удалось раздобыть живого киви.
Паганель, в восторге от счастливой находки, связал вместе своих курочек и бодро понес, заранее радуясь тому, что подарит их Парижскому зоологическому саду. И перед увлекающимся географом уже рисовалась заманчивая надпись: «Дар Жака Паганеля», красующаяся на самой лучшей клетке.
Тем временем маленький отряд без устали двигался вперед по берегу Уайпы. Местность была пустынная. Кругом не было видно никаких следов туземцев, никакой тропинки, указывающей на присутствие человека в этих равнинах. Воды реки струились то меж высоких кустов, то по длинным песчаным отмелям. Тогда взору открывалась равнина, замыкавшаяся на востоке невысокой горной цепью. Странные, нелепые в далекой дымке очертания этих гор напоминали гигантских допотопных животных. Как будто вдруг окаменело целое стадо колоссальных китов. Такое хаотически-причудливое нагромождение говорило о вулканической деятельности. Действительно, Новая Зеландия — сравнительно недавний продукт работы подземных сил. Подъем этих островов продолжается и теперь. Некоторые точки за двадцать лет поднялись над уровнем моря на целых шесть футов. Огонь до сих пор не утих в недрах Новой Зеландии, он сотрясает ее и вырывается во многих местах через гейзеры и вулканы.
К четырем часам дня бодрым шагом прошли девять миль. Судя по карте, с которой то и дело справлялся Паганель, до слияния Уайпы и Уаикато осталось меньше пяти миль. Там проходит дорога на Окленд, там отряд и заночует. Пятьдесят миль до Окленда будут пройдены за два-три дня, а если посчастливится встретить почтовый дилижанс, который раза два в месяц ходит между бухтой Хока и Оклендом, то и за восемь часов.
— Итак, нам придется, как видно, еще раз ночевать под открытым небом, — сказал Гленарван.
— Да, — отозвался Паганель, — но надеюсь, что это будет в последний раз.
— Тем лучше, так как эти ночевки — тяжелое испытание для леди Элен и Мери Грант.
— И они переносят их, не жалуясь, — заметил Джон Манглс. — Но, если я верно понял вас, господин Паганель, вы упоминали о каком-то поселении, расположенном близ слияния этих двух рек.
— Да, — ответил географ, — оно значится на карте Джонсона. Это Нгаруавахиа, милях в двух ниже места слияния.
— Так разве нельзя там устроиться на ночь? Мне кажется, наши спутницы, не колеблясь, предпочтут пройти две лишние мили, чтобы отдохнуть в более или менее приличной гостинице.
— В гостинице! — воскликнул Паганель. — Гостиница в маорийском селении! В нем нет и постоялого двора, нет даже кабака! Это всего-навсего кучка туземных хижин, и, по-моему, нужно не искать там приюта, а, наоборот, держаться как можно дальше.
— Все ваши страхи, Паганель! — сказал Гленарван.
— Дорогой мой лорд, недоверие здесь лучше доверия. Неизвестно, в каких отношениях состоят сейчас маори с англичанами: подавлено ли восстание или одержало верх. Быть может, мы попали сюда в разгар войны. Не будем скромничать, люди, подобные нам, — неплохая добыча для дикарей, и мне совсем не улыбается испробовать новозеландское гостеприимство. Поэтому я нахожу благоразумным держаться подальше от этого поселения, обойти его и стараться избежать встречи с туземцами. Вот когда мы доберемся до Друри, другое дело: там наши отважные спутницы смогут вволю отдохнуть от утомительного пути.
Мнение географа восторжествовало. Леди Элен предпочла провести еще одну ночь под открытым небом, чем подвергать опасности своих товарищей. Ни она, ни Мери Грант не попросили сделать остановки и снова зашагали вдоль берега реки.
Через два часа с гор стали спускаться вечерние тени. Склонившееся к горизонту солнце вдруг пробилось из-за туч, и лучи его озарили красным светом далекие вершины восточных гор. Это было как бы его кратким прощальным приветом путешественникам.
Все ускорили шаг, ибо знали, как коротки сумерки под этой широтой и как быстро здесь наступает ночь. Надо было непременно добраться до слияния рек, прежде чем сгустится мрак. Но как раз в это время все кругом заволокло густым туманом, и держаться верного направления стало очень трудно.
К счастью, слух заменил ставшие бесполезными глаза. Вскоре усилившийся рокот воды оповестил о том, что неподалеку сливаются реки. В восемь часов вечера маленький отряд достиг наконец того места, где Уайпа с ревом вливается в русло Уаикато.
— Это Уаикато, — воскликнул Паганель, — и дорога в Окленд идет по ее правому берегу!
— Реку мы увидим завтра, а теперь давайте устраиваться на ночлег, — предложил майор. — Мне кажется, что вон там, где тень гуще, есть рощица, которая выросла как будто нарочно, чтобы приютить нас. Поужинаем и ляжем спать.
— Поужинаем, — сказал Паганель, — но только сухарями и сухим мясом, не разводя огня. Мы явились сюда инкогнито, постараемся так же и уйти, благо из-за тумана нас не видно. Вблизи действительно оказалась рощица. Добравшись до нее, путники, помня строгий наказ географа, бесшумно закончили холодный ужин и вскоре, утомленные переходом в пятнадцать миль, погрузились в глубокий сон.
Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna