16.10.2023 Обновлено 04.04.2024
Книга "Дети Капитана Гранта" Ж.Верн Перевод А.Бекетова (1867) Часть 1 Глава 19
Часть первая. Глава девятнадцатая. Дети Капитана Гранта Ж.Верн. Перевод А.Бекетовой.
Глава 19. КРАСНЫЕ ВОЛКИ
Настала ночь, ночь перед новолунием, когда луна невидима для всех обитателей Земли. Лишь звезды озаряли слабым светом равнину. Река Гуамини бесшумно катила свои воды, подобно широкой спокойной масляной струе, скользящей по мрамору. Птицы, четвероногие и пресмыкающиеся отдыхали от дневной усталости. Безмолвие пустыни распростерлось над необъятной пампой.
Гленарван, Роберт и Талькав последовали общему примеру: растянувшись на мягком ложе из люцерны, они спали крепким сном. Обессиленные усталостью лошади улеглись на землю. Лишь Таука, как настоящий чистокровный конь, спала стоя, сохраняя и в спящем состоянии тот же гордый вид, как в бодрствующем, готовая мчаться вперед по первому зову хозяина. В загоне царил глубокий покой. Костер догорал, изредка озаряя последними вспышками безмолвную тьму.
Около десяти часов вечера, проспав очень недолго, индеец проснулся. Он стал зорко вглядываться во что-то и к чему-то прислушиваться. Видимо, Талькав хотел кого-то захватить врасплох. Вскоре обычно невозмутимое лицо его отразило смутную тревогу. Что услышал он? Подкрадывающихся ли к ним бродяг индейцев, или ягуаров, или полосатых тигров, или иных хищных зверей, которых могла привлечь в эти места близость реки? Это предположение показалось ему, очевидно, наиболее вероятным, так как он бросил быстрый взгляд на сваленный в загоне запас топлива, и его беспокойство возросло.
Действительно, весь запас сухой альфафары должен был скоро догореть и не мог надолго держать на расстоянии дерзких хищников.
Но делать было нечего. Талькаву оставалось только ждать событий, и он ждал, облокотившись на руки, вперив взор вдаль, словно человек, которого внезапно разбудила какая-то надвигающаяся опасность.
ЛУЧШИЕ КОРЕЙСКИЕ СЕРИАЛЫ << за всё время >>
Так прошел час. Всякий другой на месте Талькава был бы успокоен царившей кругом тишиной и снова бы уснул. Но там, где чужестранец ничего не заметил бы, индеец, в силу присущей ему обостренной чуткости и природного инстинкта, почуял близкую опасность. В то время, как Талькав прислушивался и приглядывался, Таука глухо заржала, повернув голову к входу в рамаду; она потянула ноздрями воздух. Патагонец быстро приподнялся.
— Таука учуяла какого-то врага, — пробормотал он и, выйдя из рамады, стал внимательно осматривать равнину.
Было тихо, но неспокойно. Талькав заметил какие-то тени, бесшумно скользившие среди поросли курра-мамеля. Там и сям сверкали яркие точки, они то исчезали, то вспыхивали вновь, двигались, пересекая друг друга во всех направлениях. Казалось, что это плясали по зеркалу огромной лагуны отблески каких-то сказочных огромных фонарей. Чужестранец, несомненно, принял бы эти летающие искры за светляков, чье мерцание можно увидеть ночью во многих местах пампы, но Талькава это не могло обмануть: патагонец понял, с каким врагом предстояло иметь дело. Зарядив ружье, он встал на страже у входа в загон.
Долго ждать не пришлось. В пампе послышался странный не то лай, не то вой. Ответом на него был выстрел из карабина, а затем последовали неистовые завывания, исходившие, казалось, из сотни глоток.
Гленарван и Роберт, внезапно разбуженные, вскочили.
— Что случилось? — спросил Роберт.
— Уж не индейцы ли? — сказал Гленарван.
— Нет, — ответил Талькав, — агуары.
— Агуары? — вопросительно глядя на Гленарвана, повторил Роберт.
— Да, — ответил Гленарван, — красные волки пампы.
Схватив ружья, Гленарван и юный Роберт присоединились к индейцу. Талькав указал на равнину, откуда доносился оглушительный вой. Роберт инстинктивно сделал шаг назад.
— Ты не боишься волков, мой мальчик? — спросил Гленарван.
— Нет, сэр, — твердо ответил мальчик. — Когда я с вами, то я вообще ничего не боюсь.
— Тем лучше. Эти агуары не очень-то страшные звери, и не будь их такое множество, я вообще не обратил бы на них внимания.
— Пусть много! — отозвался Роберт. — Мы хорошо вооружены, попробуй-ка подойди к нам!
— Мы им покажем!
Говоря так, Гленарван хотел только успокоить мальчика, но в глубине души он не без страха думал об этом ночном нападении бесчисленного множества разъяренных волков. Быть может, их были там целые сотни, и трем человекам, пусть даже и хорошо вооруженным, немыслимо было одолеть такое множество хищников.
Когда патагонец произнес слово "агуар", Гленарван тотчас вспомнил название, данное пампскими индейцами красному волку. Этот хищник известен у натуралистов под именем "canis-Jubatus". Ростом он с крупную собаку, у него лисья морда и красно-бурая шерсть; вдоль всего хребта, по спине, идет черная грива. Зверь этот очень проворен и силен. Он живет обычно в болотистых местах и преследует водящуюся там дичь вплавь. Ночь выгоняет красного волка из его берлоги, в которой он спит днем. Особенно боятся его в эстансиях [большие скотоводческие хозяйства в аргентинской пампе]. Голодный агуар нападает даже на крупный скот, производя немалые опустошения. В одиночку красный волк не опасен, но голодная стая их представляет большую опасность, и лучше было бы встретиться с кагуаром или ягуаром, с которыми можно сразиться один на один. По вою, раздававшемуся в пампе, по множеству скачущих по равнине теней Гленарван понял, что на берегах Гуамини собралась огромная стая красных волков. Хищники почуяли верную добычу — лошадиное и человечье мясо, каждый из них жаждал вернуться в логово с частью этой добычи. Положение, таким образом, было угрожающее.
Тем временем кольцо волков постепенно стягивалось. Проснувшиеся лошади дрожали от страха. Лишь Таука нетерпеливо била копытом о землю, порываясь оборвать привязь и умчаться. Хозяин успокаивал ее непрерывным свистом. Гленарван и Роберт стояли у входа в рамаду, готовясь к обороне. Зарядив карабины, они взяли на прицел первый ряд агуаров, как вдруг Талькав молча приподнял вверх дула их ружей.
— Чего хочет Талькав? — спросил Роберт.
— Он запрещает нам стрелять.
— Почему?
— Быть может, он находит, что агуары еще далеко.
Но причина более важная побудила индейца действовать так загадочно. Гленарван понял это, когда Талькав, открыв и перевернув свою пороховницу, показал, что она почти пуста.
— Ну что? — спросил Роберт.
— Придется беречь огнестрельные припасы. Сегодняшняя охота дорого обошлась нам: у нас свинец и порох на исходе. Хватит лишь выстрелов на двадцать.
Мальчик промолчал.
— Ты не боишься, Роберт?
— Нет, сэр.
— Хорошо, мой мальчик.
В эту минуту раздался выстрел: Талькав уложил на месте слишком предприимчивого врага. Волчья стая, надвигавшаяся тесными рядами, отступила и сбилась в кучу шагах в ста от частокола. Тотчас же Гленарван, по знаку индейца, стал на его место, а Талькав, собрав подстилки, сухую траву — словом, все, что могло гореть, завалил этим вход в рамаду и бросил в середину этой кучи пылающий уголь. Вскоре черный фон неба затянула огненная завеса, и между языками пламени проглянула равнина, ярко освещенная колеблющимся заревом. Гленарван понял, против какого полчища хищников им придется обороняться. Вряд ли кому-нибудь приходилось видеть такое огромное скопище, и к тому же таких голодных волков. Огненная завеса, которой Талькав преградил наступление хищников, еще больше разъярила их. Но все же некоторые приблизились к самому костру и обожгли себе лапы. Время от времени приходилось стрелять, чтобы удержать эту завывающую стаю, и через час штук пятнадцать убитых волков валялось на равнине.
Теперь осажденные находились в менее опасном положении. До тех пор пока не истощились боевые припасы и огненная завеса еще пылала у входа в рамаду, опасаться вторжения волков было нечего. Но что делать тогда, когда все эти способы защиты будут исчерпаны? Гленарван посмотрел на Роберта, и сердце его сжалось. Он думал не о себе, а лишь о бедном мальчике, таком не по годам мужественном. Роберт был бледен, но крепко держал ружье, — полный решимости, он ожидал нападения разъяренных волков.
Между тем Гленарван, хладнокровно обдумав создавшееся положение, решил тем или иным путем искать выхода из него.
— Через час, — сказал он, — у нас не будет ни пороха, ни пуль, ни огня, и потому нам нечего ждать этого момента, а следует действовать немедленно.
И, обратившись к Талькаву, припоминая все испанские слова, сохранившиеся в его памяти, он начал с ним разговор, то и дело прерываемый выстрелами.
Не так-то легко было этим двум людям понять друг друга. К счастью, Гленарвану были известны повадки красных волков. Не будь этого, он ничего не понял бы из слов и жестов патагонца. Но все же прошло по крайней мере четверть часа, прежде чем он смог передать Роберту содержание разговора с Талькавом. Гленарван спросил индейца, что он думает об их почти безнадежном положении.
— Что же он ответил? — спросил Роберт Грант.
— Он сказал, что нам любой ценой надо продержаться до рассвета. Агуар выходит на добычу только ночью, а на заре возвращается к себе в берлогу. Это ночной хищник, боящийся дневного света, — род совы, только четвероногий.
— Что ж, будем защищаться до рассвета!
— Да, мой мальчик, и пустим в ход ножи, если не сможем защищаться ружьями.
Талькав уже подал тому пример, и когда какой-нибудь волк слишком близко подкрадывался к пылавшему костру, то патагонец своей длинной, вооруженной ножом рукой рассекал пламя, и мгновение спустя нож взвивался вверх, обагренный кровью.
Между тем средства защиты приходили к концу. Около двух часов ночи Талькав бросил в костер последнюю охапку сухой травы, и у осажденных оставалось зарядов всего лишь на пять выстрелов.
Гленарван тоскливо оглянулся вокруг.
Он думал об этом мальчике, стоявшем подле него, о своих товарищах, о всех тех, кого любил. Роберт молчал. Быть может, в его детском доверчивом воображении опасность не казалась такой грозной. Но Гленарван тревожился за двоих и думал, что теперь все они неизбежно обречены на жестокую смерть: быть растерзанными заживо. Не владея больше собой, он притянул ребенка к себе. Он прижал его к груди, поцеловал в лоб, и невольные слезы полились из его глаз.
Роберт, улыбаясь, посмотрел на него.
— Я не боюсь! — промолвил он.
— Нет, дитя мое, нет, не бойся, — ответил Гленарван. — Через два часа наступит утро, и мы будем спасены!.. Молодец, Талькав! Молодец, мой храбрый патагонец! — воскликнул он, увидя, как ловко индеец ударом приклада убил двух огромных волков, порывавшихся перепрыгнуть через огненную преграду.
Но в эту же минуту при угасающем свете костра Гленарван заметил стаю волков, идущую сплоченными рядами на приступ рамады.
Развязка кровавой драмы приближалась. Огонь костра мало-помалу угасал, горючее иссякло. Равнина, до сей поры освещенная, погружалась во мрак, и во мраке опять замелькали фосфоресцирующие глаза красных волков. Пройдет еще несколько минут, и вся огромная стая ринется в загон.
Талькав в последний раз выстрелил и прикончил еще одного врага. Истощив боевые припасы, он скрестил руки на груди. Голова его склонилась. Казалось, он что-то молча обдумывал. Изыскивал ли он какой-нибудь смелый, невозможный, безрассудный способ отразить эту разъяренную свору? Гленарван не решался спросить его.
Вдруг волки изменили план нападения: они как будто стали удаляться, их до сей поры оглушительный вой внезапно прекратился. На равнине воцарилась мрачная тишина.
— Они уходят, — промолвил Роберт.
— Может быть, — отозвался, прислушиваясь, Гленарван.
Но Талькав, догадавшись, о чем идет речь, отрицательно покачал головой. Патагонец хорошо знал, что хищники до тех пор не упустят верной добычи, пока заря не загонит их обратно в темные логова.
Однако тактика врага явно изменилась. Он уже не пытался проникнуть сквозь вход в рамаду, но избрал новый, более страшный способ действия. Агуары, отказавшись от попыток проникнуть сквозь вход, который люди столь упорно отстаивали огнем и оружием, обошли рамаду кругом и дружным натиском пытались проникнуть в нее с противоположной стороны. Уже слышно было, как когти хищников впиваются в полусгнившее дерево. Между расшатанными кольями частокола просовывались мощные лапы, окровавленные морды. Перепуганные лошади, сорвавшись с привязи, метались по загону, обезумев от ужаса.
Гленарван схватил мальчика, прижал его к себе, решив защищать его до последней возможности. Быть может, у него мелькнула даже безумная мысль попытаться спастись с Робертом бегством, но в этот миг взгляд его упал на индейца. Талькав, только что метавшийся, словно дикий зверь, по загону, вдруг подошел к своей дрожавшей от нетерпения лошади и начал тщательно седлать ее, не забывая ни одного ремешка, ни одной пряжки. Казалось, возобновившийся с удвоенной силой вой хищников перестал беспокоить его. Гленарван наблюдал за Талькавом с мрачным ужасом.
— Он бросает нас на произвол судьбы! — воскликнул он, видя, что Талькав взял в руки поводья лошади, как всадник, готовый сесть в седло.
— Талькав? Никогда! — отозвался Роберт.
Действительно, индеец думал не о том, чтобы покинуть друзей, а о том, чтобы спасти их ценой собственной жизни.
Таука была оседлана: она грызла удила и нетерпеливо прыгала на месте; глаза ее, полные огня, метали молнии. Конь понял намерение хозяина. В тот момент, когда индеец, уцепившись за гриву, готовился вскочить на коня, Гленарван судорожным движением удержал его за руку.
— Ты покидаешь нас? — спросил он, жестом указывая на часть равнины, где не было волков.
— Да, — ответил индеец, понявший Гленарвана. И добавил по-испански: — Таука — хорошая лошадь! Быстроногая! Увлечет за собой волков.
— О, Талькав! — воскликнул Гленарван.
— Скорей, скорей! — торопил индеец.
— Роберт! Мальчик мой! Ты слышишь? — сказал Гленарван Роберту дрожащим от волнения голосом. — Он хочет пожертвовать собой ради нас! Хочет умчаться в пампу и увлечь за собой всю стаю.
— Друг Талькав! — крикнул Роберт, бросаясь к ногам патагонца. — Друг Талькав, не покидай нас!
— Нет, он нас не покинет, — сказал Гленарван и, обернувшись к индейцу, добавил: — Едем вместе!
И он указал на обезумевших от страха лошадей, прижавшихся к столбам частокола.
— Нет, — возразил индеец, понявший его намерение. — Плохие лошади. Перепуганные. Таука — хороший конь.
— Ну что ж, пусть будет так! — сказал Гленарван. — Талькав не покинет тебя, Роберт. Он показал мне, что я должен сделать. Я должен ехать, а он — остаться с тобой.
И, схватив за уздечку Тауку, он сказал:
— Поеду я!
— Нет, — спокойно ответил патагонец.
— Поеду я! — воскликнул Гленарван, вырывая из рук Талькава повод. — Спасай мальчика! Доверю тебе, Талькав!
Гленарван в своем возбуждении перемешивал испанские слова с английскими. Но что значит язык! В такие грозные мгновения жест бывает красноречивей слов, люди сразу понимают друг друга.
Однако Талькав не соглашался, спор затягивался, а опасность с секунды на секунду возрастала. Изгрызенные колья частокола уже трещали под натиском волков.
Ни Гленарван, ни Талькав не склонны были уступить друг другу. Индеец увлек Гленарвана ко входу в загон; он указывал ему на свободную от волков равнину. Своей страстной речью он хотел втолковать Гленарвану, что нельзя терять ни секунды и что в случае неудачи в наибольшей опасности окажутся оставшиеся, что он лучше всех знает Тауку и он один сумеет использовать для общего спасения изумительную легкость и быстроту ее бега. Но Гленарван в ослеплении упорствовал: он во что бы то ни стало хотел пожертвовать собой, как вдруг что-то сильно толкнуло его. Таука прыгала, взвивалась на дыбы и внезапно, рванувшись вперед, перелетела через огненную преграду и трупы волков, и уже издали до них донесся детский голос:
— Да спасет вас бог, сэр!
Гленарван и Талькав успели заметить Роберта, вцепившегося в гриву Тауки, — он промелькнул и исчез во мраке.
— Роберт! Несчастный! — вскричал Гленарван.
Но этого крика не расслышал даже индеец: раздался ужасающий вой. Красные волки бросились вслед за ускакавшей лошадью и помчались с невероятной быстротой на запад.
Талькав и Гленарван выбежали за ограду рамады. На равнине уже снова воцарилась тишина, лишь вдали среди ночного мрака смутно ускользала какая-то волнообразная линия.
Потрясенный Гленарван, ломая в отчаянии руки, упал на землю. Он взглянул на Талькава. Тот улыбался с обычным спокойствием.
— Таука — хорошая лошадь! Храбрый мальчик! Он спасется! — повторял патагонец, утвердительно кивая головой.
— А если он упадет? — спросил Гленарван.
— Не упадет!
Несмотря на уверенность Талькава, несчастный Гленарван провел ночь в страшной тревоге. Он и не думал о том, от какой опасности избавился с исчезновением волков. Он порывался пуститься на поиски Роберта, но индеец удерживал его. Он убеждал его, что их лошади не догонят Тауку, что она, конечно, опередила своих врагов, что найти ее в темноте невозможно и что следует дождаться рассвета и только тогда ехать на поиски Роберта.
В четыре часа утра начала заниматься заря. Сгустившиеся на горизонте туманы постепенно светлели.
Прозрачная роса пала на равнину, и высокие травы зашелестели от предрассветного ветерка. Пора было отправляться в путь.
— В дорогу! — сказал индеец.
Гленарван молча вскочил на лошадь Роберта. Вскоре всадники уже неслись галопом на запад, придерживаясь прямого направления, от которого не должен был отклоняться и второй отряд.
В течение часа они мчались, не замедляя хода, ища глазами Роберта, и на каждом шагу боялись натолкнуться на его окровавленный труп. Гленарван безжалостно погонял шпорами коня. Наконец послышались ружейные выстрелы, стреляли через определенные промежутки, очевидно подавая сигнал.
— Это они! — воскликнул Гленарван.
Оба всадника пришпорили коней и несколько минут спустя доскакали до отряда, предводительствуемого Паганелем. У Гленарвана вырвался крик радости: Роберт был здесь, живой, невредимый, верхом на великолепной Тауке, весело заржавшей при виде хозяина!
— Ах, мое дитя! Мое дитя! — с невыразимой нежностью воскликнул Гленарван.
Он и Роберт соскочили на землю и бросились в объятия друг другу.
Затем наступила очередь индейца прижать к груди мужественного сына капитана Гранта.
— Он жив! Он жив! — восклицал Гленарван.
— Да, — ответил Роберт, — благодаря Тауке!
Но еще до того, как индеец услышал эти полные признательности слова, он уже благодарил своего коня — говорил с ним, целовал его, словно в жилах этого благородного животного текла человеческая кровь.
Затем, обернувшись к Паганелю, патагонец указал на Роберта.
— Храбрец! — сказал он и, пользуясь индейской метафорой для определения отваги, добавил: — Шпоры его не дрожали.
— Скажи, дитя мое, почему ты не дал мне или Талькаву сделать эту последнюю попытку спасти тебя? — спросил Гленарван, обнимая Роберта.
— Сэр, — ответил мальчик, и в голосе его звучала горячая благодарность, — на этот раз за мной была очередь пожертвовать собой. Талькав уже спас однажды мне жизнь, а вы спасете жизнь моего отца!
Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna