16.10.2023 Обновлено 04.04.2024
Книга "Дети Капитана Гранта" Ж.Верн Перевод А.Бекетова (1867) Часть 1 Глава 9
Часть первая. Глава девятая. Дети Капитана Гранта Ж.Верн. Перевод А.Бекетовой.
Глава 9. ПРОЛИВ МАГЕЛЛАНА
Все на яхте обрадовались, узнав о решении Паганеля. Юный Роберт с такой пылкостью бросился ему на шею, что почтенный секретарь Географического общества едва удержался на ногах.
— Бойкий мальчуган! — сказал Паганель. — Я обучу его географии.
ЛУЧШИЕ КОРЕЙСКИЕ СЕРИАЛЫ << за всё время >>
А так как Джон Манглс решил сделать из Роберта моряка, Гленарван — человека мужественного, майор — хладнокровного, леди Элен — доброго и великодушного, а Мери Грант — благодарного таким учителям, то, очевидно, юному Гранту предстояло стать незаурядным человеком.
"Дункан", быстро закончив погрузку угля, покинул эти унылые места и, взяв курс на запад, попал в течение, проходившее близ берегов Бразилии, а 7 сентября при сильном северном ветре пересек экватор и вступил в Южное полушарие.
Итак, переход совершался благополучно. Все верили в успех экспедиции. Количество шансов найти капитана Гранта, казалось, с каждым днем возрастало. Одним из наиболее уверенных в успехе экспедиции был капитан "Дункана". Объяснялось это главным образом его горячим желанием видеть мисс Мери спокойной и счастливой. Он сильно был увлечен молодой девушкой и столь неумело скрывал свои чувства, что все, кроме него и Мери Грант, заметили это. Что касается ученого-географа, тот был самым счастливым человеком во всем Южном полушарии. Он по целым дням изучал географические карты, разложенные на столе в кают-компании, что являлось причиной ежедневных стычек с мистером Олбинетом, которому он мешал накрывать на стол. В этих спорах все были на стороне Паганеля, за исключением майора, который относился к географии с присущим ему равнодушием, особенно в часы обеда. Кроме того, натолкнувшись среди судового груза на ящики с разнообразными книгами, принадлежавшими помощнику капитана, и заметив среди них несколько томиков на испанском языке, Паганель решил изучить язык Сервантеса. Этим языком никто на яхте не владел. Знание испанского языка должно было облегчить географу изучение чилийского побережья. Благодаря способностям полиглота Паганель надеялся свободно говорить на этом новом для него языке еще до времени прихода яхты в Консепсьон, а пока он с ожесточением изучал испанский язык и беспрестанно бормотал про себя какие-то непонятные слова.
В свободное время он умудрялся заниматься с Робертом, рассказывая ему историю материка, к которому так быстро приближался "Дункан".
10 сентября яхта находилась под 5°37′ широты и 37°15′ долготы. Гленарван узнал некую историческую подробность, которая, по-видимому, не была известна большинству даже более образованных людей. Паганель излагал им историю Америки, и, рассказывая о великих мореплавателях, по пути которых теперь следовал "Дункан", он воскресил образ Христофора Колумба, утверждая, будто великий генуэзец умер, так и не подозревая, что открыл Новый Свет.
Слушатели громко запротестовали, но Паганель настаивал на своем.
— Это вполне достоверно, — говорил он. — Я отнюдь не хочу умалять славы Колумба, но факт неоспорим. В конце пятнадцатого века помыслы людей были направлены к одной цели: облегчить сношения с Азией и западными путями выйти к востоку. Одним словом, стремились найти кратчайший путь в "страну пряностей". Вот какую задачу пытался разрешить Колумб. Он предпринял четыре путешествия, подходил к Америке у берегов острова Каймана, Гондураса, Москитного берега, Никарагуа, Верагуа, Коста-Рики и Панамы, но полагал, что эти земли принадлежат Японии и Китаю. Он умер, так и не заподозрив существования огромного материка, который, увы, даже не унаследовал его имени.
— Я готов поверить вам, дорогой Паганель, — отозвался Гленарван. — Тем не менее меня удивляет, и я прошу вас объяснить мне, какие мореплаватели приписали честь открытия Америки Колумбу?
— Его преемники: Охеда, который сопровождал его в путешествиях, Винсенте Пинсон, Америго Веспуччи, Мендоса, Бастидас, Кабраль, Солис, Бальбоа. Все они прошли вдоль восточных берегов Америки, отмечая на карте границы; триста шестьдесят лет тому назад их несло на юг то же самое течение, которое ныне несет и нас. Представьте себе, друзья мои, ведь мы пересекли экватор именно в том месте, где пересек его. Пинсон в последний год пятнадцатого века, а теперь мы приближаемся к восьмому градусу южной широты, под которым Пинсон пристал когда-то у берегов Бразилии. Годом позже португалец Кабраль спустился еще южнее, до порта Сегуро. Затем мореплаватель Веспуччи во время своей третьей экспедиции, в тысяча пятьсот втором году продвинулся еще южнее. В тысяча пятьсот восьмом году Винсенте Пинсон и Солис объединились для совместного исследования американских берегов, а в тысяча пятьсот четырнадцатом году Солис открыл устье реки Ла-Плата, где был растерзан туземцами, и честь первым обогнуть новый материк выпала на долю Магеллана. Этот великий мореплаватель в тысяча пятьсот девятнадцатом году проплыл с пятью судами вдоль берегов Патагонии, открыл порт Десеадо, порт Сан-Хулиан, где надолго задержался, открыл под пятьдесят вторым градусом широты пролив "Онз-Миль Вьерж", названный впоследствии его именем, и двадцать восьмого ноября тысяча пятьсот двадцатого года Магеллан вышел в Тихий океан. О! какой восторг он должен был испытать и как сильно забилось его сердце, когда он обнаружил на горизонте искрящееся под лучами солнца неизвестное море!
— Как бы мне хотелось быть на его месте! — воскликнул Роберт, воодушевленный словами географа.
— И мне бы тоже, мой мальчик, и я не пропустил бы подобного случая, родись я триста лет тому назад.
— Что было бы печально для нас, господин Паганель, — заметила леди Элен, — ибо вы не сидели бы сейчас с нами на палубе "Дункана" и мы не услышали бы того, что вы нам сейчас рассказали.
— Не я, так другой рассказал бы вам об этом, сударыня, и добавил бы, что западный берег Америки был исследован братьями Писарро. Эти отважные искатели приключений были великими основателями городов Куско, Кито, Лима, Сант-Яго, Вилья-Рика, Вальпараисо и Консепсьон, куда плывет "Дункан". Одновременно с открытиями братьев Писарро совпали открытия Магеллана, и очертания американских берегов, к большому удовлетворению ученых Старого Света, были занесены на карту.
— А я стремился бы еще к новым открытиям, — заявил Роберт.
— А зачем? — спросила Мери, глядя на юного брата, увлеченного рассказом Паганеля.
— В самом деле, мой мальчик, зачем? — с ободряющей улыбкой спросил лорд Гленарван.
— А затем, что мне интересно узнать, не скрывается ли еще что-либо за Магеллановым проливом.
— Браво, друг мой! — воскликнул Паганель. — И я попытался бы узнать, простирается ли материк до Южного полюса или там открытое море, как предполагал ваш соотечественник Дрейк. Не сомневаюсь, что если бы Роберт Грант и Жак Паганель жили в семнадцатом веке, то они отправились бы вслед за двумя очень любознательными голландцами Схоутеном и Лемером, стремясь, как они, отгадать эту географическую загадку.
— Это были ученые? — спросила леди Элен.
— Нет, просто отважные купцы, которых мало интересовала научная сторона открытий. В ту пору существовала голландская Ост-Индская компания, которой принадлежало исключительное право провозить товары через Магелланов пролив. А так как в то время, кроме этого пролива, иного пути в Азию не знали, то привилегия Ост-Индской компании являлась захватнической. Несколько купцов решили бороться с этой монополией, пытаясь открыть другой пролив. К числу таковых Принадлежал некий Исаак Лемер, человек умный и образованный. Он снарядил на свои средства экспедицию, которую возглавили его племянник Яков Лемер и Схоутен, опытный моряк, родом из Горно. Эти отважные мореплаватели пустились в путь в июне тысяча шестьсот пятнадцатого года, почти сто лет спустя после Магеллана. Они открыли новый пролив между островом Эстадос и Огненной Землей, названный проливом Лемера, а двенадцатого февраля тысяча шестьсот шестнадцатого года они обогнули прославленный мыс Горн, который с большим основанием, чем его собрат, мыс Доброй Надежды, имел бы право называться мысом Бурь.
— Как бы я хотел быть там! — воскликнул Роберт.
— Да, ты прав, мой мальчик, ибо это подлинная радость! — воодушевленно воскликнул Паганель. — Существует ли большее удовлетворение, большее счастье, чем то, которое испытывает мореплаватель, наносящий на судовую карту свои открытия. Перед его глазами возникают новые земли, остров за островом, мыс за мысом, они словно всплывают из недр морских! Сначала контуры этих земель смутны, изломаны, прерывисты: вот тут уединенный лагерь, а там — отдаленная бухта, а еще дальше — затерянный в безграничном просторе залив. Но постепенно открытия дополняют друг друга, линии уточняются, пробелы на картах уступают место штрихам, очертания бухт врезаются в сушу, мысы увенчивают исследованные берега, и вот, наконец, новый материк во всем своем великолепии с его озерами, его реками, его потоками, его горами, его долинами и его равнинами и деревнями, городами и столицами возникает на глобусе. Ах, друзья мои! открывать неведомые земли это — творить, это — переживать волнения и неожиданности! Но ныне этот источник почти исчерпан: все известно, все исследовано, все новые берега и материки занесены на карту, и нам, теперешним географам, больше нечего делать.
— Нет, дорогой Паганель, есть что делать, — возразил Гленарван.
— Что же?
— То, что делаем мы!
А яхта тем временем неслась с поразительной быстротой по пути Веспуччи и Магеллана. 15 сентября она пересекла тропик Козерога и взяла курс к знаменитому проливу. Порой едва приметной полосой на горизонте обрисовывались низкие берега Патагонии, но отстояли они дальше чем на десять миль от яхты, и, глядя сквозь знаменитую подзорную трубу, Паганель получал о них лишь смутное представление.
25 сентября "Дункан" был уже у пролива Магеллана и плавно вошел в него. Этим путем обычно плывут торговые суда, направляющиеся в Тихий океан. Длина Магелланова пролива составляет всего лишь триста семьдесят шесть миль. Он настолько глубок, что по нему могут проходить, даже вблизи берегов, суда большого тоннажа, его дно удобно для якорных стоянок. По берегам много источников пресной воды, множество доступных и безопасных гаваней — словом, преимуществ, которых нет ни в проливе Лемера, ни у грозного скалистого мыса Горн, где непрестанно свирепствуют ураганы и штормы.
В первые часы плавания по Магелланову проливу, на протяжении приблизительно шестидесяти — восьмидесяти миль до мыса Грегори, берега отлоги и песчаны. Жак Паганель боялся проглядеть хоть единый прибрежный уголок, хоть единую деталь пролива. Плыть предстояло около тридцати шести часов, а панорама берегов, залитых сверкающим южным солнцем, несомненно, заслуживала напряженного и восторженного созерцания. Вдоль северных берегов не видно было никаких жителей, только несколько туземцев бродило по обнаженным скалам Огненной Земли.
Паганель роптал на то, что ему не пришлось увидеть ни одного патагонца; его это сердило, а спутников забавляло.
— Патагония без патагонцев — это не Патагония, — раздраженно повторял он.
— Потерпите, мой почтенный географ, скоро мы увидим патагонцев, — утешал его Гленарван.
— Я не уверен в этом.
— Но ведь они существуют, — заметила леди Элен.
— Сильно сомневаюсь в этом, сударыня, поскольку не вижу ни одного.
— Но ведь название "патагонцы", что по-испански значит "большеногие", дано было не каким-то воображаемым созданиям.
— О! название ровно ничего не значит! — воскликнул Паганель, любивший спорить и потому упрямо стоявший на своем. — Кроме того, вообще неизвестно, как их называют.
— Неужели! — воскликнул Гленарван. — А вы знали об этом, майор?
— Нет, — ответил Мак-Наббс, — и я не заплатил бы ни одного шотландского фунта стерлингов за то, чтобы узнать это.
— И тем не менее узнайте это, равнодушный вы человек! — заявил Паганель. — Магеллан назвал туземцев "патагонцами", это верно, но огнеземельцы называют их "тиременеи", чилийцы — "каукалу", колонисты Кормена — "теуэльче", арауканцы — "уильче". У Бугенвиля они известны под именем "чайхи", а сами себя они зовут общим именем "ипокен". Так вот, я спрашиваю вас, как следует называть их и может ли вообще существовать на свете такой народ, который имеет столько имен?
— Вот так довод! — воскликнула Элен.
— Допустим этот довод, — сказал Гленарван, — но, надеюсь, наш друг Паганель признает, что если существует сомнение относительно того, как называть патагонцев, то относительно их роста все одинакового мнения?
— Никогда не соглашусь с этой чудовищной нелепостью! — воскликнул Паганель.
— Они огромного роста, — настаивал Гленарван.
— Не знаю.
— Они малорослые? — спросила леди Элен.
— И этого никто не может утверждать.
— Ну тогда среднего роста? — проговорил Мак-Наббс, желая всех примирить.
— Не знаю.
— Ну это уж чересчур! — воскликнул Гленарван. — Путешественники, которые их видели...
— Путешественники, которые их видели, — перебил его Паганель, — противоречат друг другу. Магеллан утверждал, будто его голова едва достигала им до пояса...
— Ну вот видите!
— Да, но Дрейк утверждает, что англичане выше самого высокого патагонца.
— Ну насчет англичан я сомневаюсь, — презрительно заметил майор. — Вот если бы он сравнил их с шотландцами!
— Кевендиш говорит, что патагонцы крепкие, рослые люди, — продолжал Паганель. — Гаукинс утверждает, будто они великаны, Лемер и Схоутен сообщают, что они одиннадцати футов ростом.
— Прекрасно! Свидетельство этих людей заслуживает доверия, — заметил Гленарван.
— Да, но такого же доверия заслуживают Вуд, Нарборо и Фалькнер, а по их словам, патагонцы — люди среднего роста. Правда, Байрон, Ла Жироде, Бугенвиль, Уэллс и Картерс доказывают, что рост патагонцев в среднем равен шести футам шести дюймам, тогда как господин д′Орбиньи, ученый, лучше всех знающий эту страну, утверждает, что их средний рост пять футов четыре дюйма.
— Но где же тогда истина среди всех этих противоречий? — спросила леди Элен.
— Истина заключается в следующем, — ответил Паганель, — у патагонцев ноги короткие, а туловище длинное. В шутку можно выразиться так: это люди шести футов роста, когда сидят, и пяти — когда стоят.
— Браво, милейший ученый! — воскликнул Гленарван. — Вот это хорошо сказано!
— Но только в том случае, если патагонцы существуют вообще, тогда это примиряет все разногласия, — продолжал Паганель. — А теперь, друзья мои, скажу вам в заключение, что Магелланов пролив великолепен даже без патагонцев.
В это время яхта огибала между двумя живописными берегами полуостров Брансуик. Среди деревьев мелькнули чилийский флаг и колокольня церкви. Пролив извивался теперь среди величественных гранитных массивов. Подножия гор скрывались в чаще огромных лесов, а вершины их, покрытые шапкой вечных снегов, окутаны были пеленой облаков. На юго-западе поднималась на шесть тысяч пятьсот футов вершина горы Тары.
После долгих сумерек наступила ночь. Дневной свет неприметно угасал, на землю легли мягкие тени. Небо покрылось яркими звездами, и созвездие Южного Креста указывало мореплавателям путь к Южному полюсу. Среди этой светящейся темноты, при сиянии звезд, заменявших в этих краях маяки цивилизованных стран, яхта смело продолжала путь, не бросая якоря ни в одной из удобных для стоянки бухт, которыми изобилует окрестное побережье. Часто реи яхты задевали ветви южных буков, склонявшихся к волнам, нередко винт взбивал воды в устьях больших рек, вспугивая диких гусей, уток, гаршнепов, чирков и все пернатое царство этих болотистых мест.
Вскоре показались развалины и оползни, которым ночь придавала величественный вид, — то были печальные остатки некогда покинутой колонии, чья участь навсегда опровергает представление о том, что местность плодородна, а леса богаты дичью. "Дункан" проходил мимо порта Голода.
Здесь в 1581 году поселился испанец Сармиенто во главе четырехсот эмигрантов. Он основал город Сан-Фелиппе. Часть поселенцев погибла от свирепых морозов, голод прикончил тех, кого пощадила зима, и корсар Кевендиш, посетивший в 1587 году колонию, застал последнего из четырехсот несчастных эмигрантов умирающим от голода на развалинах города, просуществовавшего всего шесть лет, но, казалось, пережившего шесть столетий.
Яхта проплыла вдоль пустынных берегов. На рассвете она шла по узкому проливу перешейка, по берегам которого теснились буковые, ясеневые и березовые леса, из недр которых вздымались зеленеющие своды, высокие горы, увитые мощным диким терновником, с остроконечными пиками, среди которых выше всех вздымался обелиск Бугенвиля.
Яхта миновала устье бухты Сан-Николае, которую Бугенвиль назвал когда-то бухтой Французов. Вдали резвилось множество тюленей и, по-видимому, огромные киты, если судить по мощности выбрасываемых ими фонтанов воды, которые видны были на расстоянии четырех миль. Наконец "Дункан" обогнул мыс Фроуорд, еще покрытый последними снегами. На южном берегу пролива, на Огненной Земле, высилась на шесть футов гора Сармьенто — гигантское нагромождение скал, рассеченных грядой облаков, образующих как бы воздушный архипелаг.
Именно мысом Фроуорд заканчивается Американский материк, ибо мыс Горн всего лишь каменистый остров, затерянный среди океана под пятьдесят шестым градусом южной широты.
Между полуостровом Брансуик и островом Десоласьон пролив еще более суживается. Этот длинный остров распластался среди множества мелких островков, словно огромный кит, рухнувший на берег, усеянный валунами. Как не похожа эта столь искромсанная на куски граница Америки на вольные, четкие контуры Африки, Австралии и Индии! Какая космическая катастрофа так распылила этот огромный мыс, служащий водоразделом между двумя океанами?
А там, вместо плодородных берегов, протянулись оголенные, пустынные косогоры, изрезанные множеством узких проходов этого запутанного лабиринта.
"Дункан", не замедляя хода, безошибочно плыл этими прихотливыми извилинами, смешивая клубы дыма с хлопьями разодранного утесами тумана. Не останавливаясь, яхта прошла мимо нескольких испанских факторий, обосновавшихся на этих безлюдных берегах. У мыса Тамар пролив снова расширяется. "Дункан", усилив пары, обогнул крутые берега островов Нарборо и стал приближаться к южному побережью. Наконец через тридцать шесть часов после входа в пролив показалась вдали скала мыса Пилар, высившаяся над самым островом Десоласьон. Безбрежное водное пространство расстилалось перед форштевнем "Дункана", и Жак Паганель, приветствуя его восторженным жестом, был взволнован не менее, чем Магеллан в то мгновение, когда его корабль "Тринидад" накренился под легкими бризами Тихого океана.
Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna